Войска Макдональда отступали двумя колоннами. По направлению на Понтенуру их преследовали утомлённые австрийские войска, не достигшие значительных успехов. Русские части, в которых находился и Суворов, гнали французов по направлению на Сен-Джорджио, и настигли части дивизии Виктора, которую удалось наголову разбить. Более тысячи пленных, знамёна, пушки, обоз — всё говорило о победе. Австрийские войска Гогенцоллерна и Кленау не смогли перекрыть Макдональду пути отступления.
В письме Суворов делился впечатлениями о трёхдневном сражении с эрцгерцогом Павлом: «Это сражение было самым жарким. Вся река Треббия была в огне, и только высокая храбрость нашей армии могла победить противника, дравшегося с отчаянным сопротивлением». Пройдёт много лет — и заслуженный маршал Франции Макдональд скажет в Париже российскому послу графу П.А. Толстому: «Хотя император Наполеон не дозволяет себе порицать кампанию Суворова в Италии, но он не любит говорить о ней. Я был очень молод во время сражения при Треббии. Эта неудача могла бы иметь пагубное влияние на мою карьеру. Меня спасало лишь то, что победителем моим был Суворов». Не думаю, что это признание Макдональда объяснялось одной дипломатической необходимостью.
«Довольно возить изображение этого странного чудака по войскам, чтобы они сделали самые необыкновенные подвиги», — говорил после Треббии Дерфельден ловкачу Фуксу.
В победной реляции, представляя своих генералов к наградам, Суворов вкратце охарактеризовал боевые заслуги каждого из них при Треббии. Генерал граф Милорадович — «командуя двумя батальонами, атаковал неприятельскую пехоту, опрокинул её и гнал за реку Треббию, поражая штыками». Генерал князь Багратион — «мужественно отличавшийся во многих случаях». Генерал-лейтенант Повало-Швейковский — «поражавший неприятеля храбро». Генерал Чубаров, «который во время погони за неприятелем весьма отличился расторопностью, мужеством и рачительностью… отбил пушку и знамя». Да, это была настоящая битва генералов, когда личное мужество военачальника проверяется в пламени боя. Любимец Суворова, казачий атаман Адриан Денисов, бывший с Рымникским и под Измаилом, и в Варшаве, отличился и на берегах Треббии. За это сражение храбрец-казак, к удовлетворению Суворова, был произведён в генерал-майоры.
За несколько дней от 35-тысячной Неаполитанской армии Макдональда в строю не осталось и половины. Теперь Суворову следовало приступить к разгрому Итальянской армии генерала Моро, которая так и не успела помочь Макдональду. Моро начал наступление из Генуи, потеснив войска генерала Бельгарда юго-восточнее Александрии. Суворов находился во Фиоренцоле, когда он получил сведения о наступательной операции Итальянской армии Моро и написал Краю: «Моро делает попытки против графа Бельгарда на Бормиде; я пойду встретить его, так же как встречал Макдональда». Старик Суворов превосходил своих противников в энергии, и после напряжённой трёхсуточной операции на Тидоне и Треббии он был готов к новым сражениям без промедления. Недаром вспоминал об итальянских переходах старый солдат Старков: «Войска Суворова не шли, а бежали. Июньское итальянское солнце стояло высоко. Под палящим солнцем люди выбивались из сил, падали от изнеможения, и многие из упавших уже не вставали. Страшный след обозначал движение армии, но жертвы были необходимы для выигрыша времени, которое было до крайности дорого». Мы уже вспоминали, что новобранцу кампании генералу Бельгарду 31 мая Суворов писал: «Спешите, ваше сиятельство! Деньги дороги, жизнь человеческая ещё дороже, а время — дороже всего!» Этот афоризм был всегдашним принципом Суворова. Для войн послереволюционного времени не было ничего важнее умения «воевать минутами», быстро принимать решения, приноравливаясь к изменчивой ситуации.
Современные военные историки сформулировали отношение к сражениям на берегах Тидоны и Треббии: «Трёхдневное сражение на Тидоне и Треббии является наиболее важным моментом в деятельности Суворова как тактика. Значение его объясняется прежде всего тем, что это было одно из самых крупных сражений, данных Суворовым; при этом противником его были лучшие в Западной Европе войска, и на их стороне был крупный численный перевес, умноженный слабостью австрийцев и условиями местности»
[5]
.
После побед на Тидоне и Треббии Суворову пришлось ещё раз прибегнуть к суровым мерам, восстанавливая армейскую дисциплину. В Пьяченце, в госпитале, выхаживали раненого пленного французского генерала Сальма. Несколько офицеров, деморализованных после тяжёлых боёв, ограбили раненого Сальма… Узнав об этом, Суворов пришёл в ярость, тут же разжаловал их в рядовые, после чего приказал наказать палками. И всё-таки знаменитый французский словарь «Лярусс» называл Суворова «генералом, лишённым гуманизма и угрызений совести». Для Суворова патриотизм никогда не выражался в шулерском покрывании «своих» — увы, многие наши современники, ослеплённые фанатизмом, не поймут этой черты Суворова. Когда речь шла о нарушителях дисциплины, о грабителях и негодяях, никаких «прибежищ» для Суворова не существовало. Следовало строгое наказание. «Строгость требует величайшего наблюдения воинских правил», — писал Суворов.
Но отличившихся было больше, чем провинившихся. Все генералы знали об указании Суворова: представлять ему солдат, совершивших какой-либо яркий подвиг. Их он жаловал из своих рук чаркой водки, по душам разговаривал, целовал. После Треббии ему рассказали о солдате полка Ферстера по фамилии Митрофанов. Этот Митрофанов добыл в бою троих пленных. Они отдали ему свои деньги и ценности. Митрофанов принял трофеи, но кое-что вернул пленным на пропитание. Подбежали другие солдаты, захваченные яростью боя: они хотели изрубить врагов. Но Митрофанов защитил французов: «Нет, ребята, я дал им пардон. Пусть и француз знает, что русское слово твёрдо». Солдата Митрофанова подвели к Суворову. О дальнейшем рассказывает Егор Фукс: «Митрофанов был тотчас представлен и на вопрос Суворова: «Кто тебя научил быть так добрым?» отвечал: «Русская азбука: С, Т (слово, твёрдо — буквы, расположенные по соседству, образующие житейское правило) и словесное Вашего сиятельства нам поучение: солдат — христианин, а не разбойник». С восторгом обнял его фельдмаршал и тут же на месте произвёл в унтеры».
После недолгого отдыха 12 июня союзная армия выступила от Арды навстречу армии Моро, в направлении Александрии. Спасаясь от смертоносной итальянской жары, двигались от первого часа ночи до десяти утра одной растянутой колонной. Марш был скоростным: уже 14-го числа авангард достиг берегов реки Скриви, а на следующий день, когда основные силы закрепились на реке Орбе под Александрией, авангард Багратиона уже выдвинулся к Нови. Моро, получивший подробные сведения о сражении при Треббии, начал отступление к Ривьере. Марши Суворова в эти десять июньских дней произвели на Моро сильное впечатление. Впоследствии он назовёт их шедевром военного искусства, но уже по действиям в районе Нови видно уважительное отношение Моро к русскому полководцу, что, пожалуй, отрицательно сказалось на судьбе революционной Итальянской армии. К середине июня в руках французов оставалась лишь Генуэзская Ривьера. Пути к ней преграждали три крепости — Серравалле, Кони и Гави. Продолжалась блокада Мантуи, за которой внимательно следили в Вене: эту операцию проводил тридцатитысячный корпус Края. Боеспособные французские гарнизоны оставались в цитаделях Александрии и Тортоны. Силы итальянской союзной армии — 108 человек — были весьма рассредоточены. Главные силы, испытанные в боях, находились вместе с русским фельдмаршалом в лагере под Александрией — 48 000 человек. На ходе кампании сказывались и скептически оцениваемые Суворовым действия 78-тысячной армии эрцгерцога Карла, стоявшей на берегах Рейна и в Швейцарии. Суворов был недоволен тем, что Вена наделила генерала Меласса политическими полномочиями, которые он осуществлял порой в обход Суворова. А у Суворова были свои планы кампании: освободив Генуэзскую Ривьеру, он собирался перенести театр военных действий во Францию и уничтожить республиканское правление. У гофкригсрата на этот счёт было иное мнение: австрийские штабисты не допускали нового наступления. Суворов стоял под Александрией и занимался осадой Мантуи и Александрийской цитадели. 11 июля Александрийская цитадель капитулировала: около 2700 человек, в числе которых было 200 офицеров, сдались в плен. Через неделю, 17 июля, была взята Мантуя, после чего Суворова уже нельзя было удержать от новой наступательной операции. Он писал Краю, вызывая его из-под стен Мантуи к Александрийскому лагерю: «Падение Мантуи и увеличенные благодаря тому силы армии не дозволяют никакого дальнейшего отлагательства в предположенном приближении к Ривьере». В Мантуе, по планам Суворова, был оставлен пятитысячный гарнизон под командованием Цопфа. С падением Мантуи Вена начинает терять интерес к активным боевым действиям. Гофкригсрат становится новым проклятием Суворова. Кажется, только он и верил, что следует сломать хребет всей Французской республике.