— Принесите мне вашу копию рукописи, — попросил Дронго.
— Сейчас принесу. — Оленев повернулся и вышел из комнаты.
— Наверно, рукописи куда-то положили и забыли про них, —
добродушно заметил Воеводов, — и вообще, не нужно из-за них так нервничать. У
Валерия Петровича осталась копия одной из них. И об этом все знают. Значит,
рукописи украл не наш сотрудник, который знал о копии, а забрал кто-то из
посторонних. Здесь всегда полно разных посетителей, и их могли просто забрать с
собой. Мы же не обращаем внимания на папки и сумки наших гостей.
— Не нужно так говорить, — нахмурился Кустицын, —
получается, что мы все не заметили, как у нас из-под носа стащили рукописи. Так
просто не бывает.
— Еще как бывает, — победно сказал Воеводов, — вы же не
всегда находитесь здесь вчетвером. Чаще один или двое редакторов. Это сегодня
вы все сюда приехали. А посетителей бывает по несколько человек. Вы могли не
заметить.
— Вот он всегда так, — возмутилась Убаева, — готов обвинить
нас в чем угодно, лишь бы еще раз подчеркнуть, какой он незаменимый сотрудник и
как плохо мы работаем.
— Я этого не говорил, — возразил Воеводов.
Он хотел еще что-то добавить, но дверь неожиданно открылась.
На пороге стоял бледный Оленев.
— Она исчезла, — пробормотал он, — рукопись лежала у меня в
столе. В моей папке. А сейчас ее нет.
Он вошел в комнату, растерянно глядя на сидевших за столами
редакторов. Следом за ним в комнату вошли Кроликов, Сидорин и Фуркат Низами. По
их виду было понятно, что они тоже потрясены потерей.
— Как такое могло случиться? — тихо спросил Валерий
Петрович. — Я сам положил ее в папку и запер на ключ в своем столе.
— Успокойтесь, — посоветовал Дронго, — вы должны были
предположить, что кто-то мог забрать и эту копию после того, как забрали все
остальные рукописи. Разве вы сделали только одну копию?
— Нет, — ответил Оленев, — есть еще две. Одна у меня дома, а
вторая в сейфе у Феодосия Эдмундовича. Мы с ним решили подстраховаться, но
никому об этом больше не сказали.
— Я мог бы спрятать у себя в сейфе, — недовольно заметил
Воеводов, — и никто бы ее оттуда не достал.
— Не нужно быть таким самоуверенным, — вмешался Сидорин.
Лицо у него побагровело, очевидно, от волнения. И излишнего давления. Фуркат
Низами стоял рядом и что-то растерянно шептал.
— Нужно вызвать милицию с собакой, — предложил Кроликов.
— Подожди ты со своей собакой, — отмахнулся Кустицын, —
нужно вообще разобраться и понять, что здесь происходит.
Валерий Петрович повернулся и пошел в кабинет директора. Все
молча проводили его долгими взглядами.
— Если так пойдет и дальше и рукопись украли у Феодосия, то
нужно закрывать наше издательство, — решительно заявил Кроликов. Он мрачно
оглядел присутствующих. Его монументальная, мощная фигура выражала скорбь по
уже исчерпавшему свои возможности издательству.
— Светляков уйдет первым, — негромко сообщил Веремеенко.
— Конечно, уйдет. А вы вместе с ним. Вы же друзья, — сразу
ответила Убаева.
— При чем тут друзья? Мне не нравится работа в подобной
обстановке, — заметил Веремеенко. — Нельзя работать в учреждении, в котором
пропадают документы.
— Вот-вот, — согласился Кроликов, погрозив неизвестно кому
указательным пальцем, — нужно собраться и подумать, как мы будем работать в
будущем.
— Давайте успокоимся, — предложил дребезжащим голосом Фуркат
Низами, — иначе мы все поссоримся и не будем доверять друг другу.
— Куда уже больше, — развел руками Кроликов, — у нас из
кабинета пропадают рукописи.
Дверь снова открылась. В комнату вошел Феодосий Эдмундович
вместе с Валерием Петровичем. Он оглядел присутствующих. Строго сказал:
— Дисциплина в последнее время у нас расшаталась, и я прошу
всех присутствующих обратить на это внимание. И вообще, отмечать в своих
журналах, кто к нам приходит и кто уходит. С завтрашнего дня у входных дверей
будет дежурить сотрудник охраны, я уже договорился с Литературным фондом, они
оплатят нам охрану. А пока не нужно нервничать, продолжайте спокойно работать.
Мы пригласили опытного эксперта, который во всем разберется.
Он повернулся, чтобы уйти. Затем, вспомнив, что не сказал
главного, снова обернулся к присутствующим.
— И насчет копии рукописи тоже не нужно беспокоиться. Еще
одна копия была у меня в сейфе. И я передал ее Валерию Петровичу, чтобы он
ознакомил с ней нашего эксперта. Поэтому у нас все в порядке. Продолжайте
работать.
Он не спеша вышел из комнаты.
— Железный мужик, — сказал Кроликов. Было непонятно, говорит
он это восхищенно или с сарказмом. Хотя сарказм и Кроликов были слишком разными
векторами. Георгий Сергеевич считался человеком достаточно прямолинейным,
умевшим говорить даже неприятные вещи в лицо своему собеседнику.
— Вот копия рукописи, — протянул папку Оленев.
Дронго взял рукопись. Если все правильно, то у кого-то
сейчас должно было испортиться настроение. Он взглянул на всех собравшихся. Две
пары женских и семь пар мужских глаз смотрели на него. Сундукова и Убаева.
Оленев, Воеводов, Кроликов, Сидорин, Низами, Кустицын, Веремеенко. Девять
человек. Еще четверо сейчас в кабинете и в приемной директора. Столяров,
Светляков, Передергин и Нина Константиновна. И среди них обязательно есть
человек, который забрал эти рукописи. Кто он? И какая может быть связь у него с
возможным автором? Или самим преступником?
Раздался телефонный звонок. Он достал аппарат и взглянул на
него. Это был снова Эдгар. Дронго извинился и вышел в коридор.
— Какие новости? — спросил он у своего друга.
— Не очень хорошие, — ответил Вейдеманис, — все гораздо
хуже, чем мы с тобой предполагали. Этот убийца настоящий маньяк. Он нанес в
Саратове двенадцать ножевых ранений своей жертве, когда она оказала ему
сопротивление. Будь осторожен. Если ты рядом с ним, то будь очень осторожен. Он
настоящий психопат.
— А в Нижнем Новгороде?
— Там характер преступления несколько иной. Он ее задушил.
Но там был совсем другой случай.
— Может, это двое разных людей?
— Возможно. Во всяком случае, в Нижнем он не доставал своего
ножа. Но в обоих случаях жертвы не были изнасилованы, хотя предпринимались
такие попытки. Вот что их связывает, ты меня понимаешь?
— Вполне. Завтра поедешь в Нижний.
— Где ты находишься? Я могу узнать, где ты сейчас
находишься?
— Далеко. Я не в Москве, я в Переделкино.