Сегодня днем, примерно в три часа, приехала каретой миссис Брайант в сопровождении Магнуса верхом на коне. Я наблюдала из окна ее гостиной достаточно долго, чтобы разглядеть, кто прибыл вместе с; ней. Кроме доктора Риза, ее сопровождают только две ее горничные, ливрейный лакей и кучер. Горничные поместятся вдвоем в небольшой комнате напротив просторной спальни, приготовленной для их хозяйки; доктор Риз получит комнату в начале этого же коридора, так что его тоже можно будет вызвать, если он понадобится.
Я решила не выходить из своей комнаты, пока Магнус меня не позовет, и три долгих часа ждала, а сердце мое начинало бешено колотиться, стоило мне заслышать шаги в коридоре за дверью, но никто так и не постучал. Клара проснулась и некоторое время была беспокойна, что помогло мне хотя бы отвлечься. Примерно в шесть часов ко мне в дверь постучали, но это была всего лишь Кэрри с сообщением, что «хозяин хотел бы, чтобы я вышла к нашим гостям на старую галерею в половине восьмого; обед будет подан в половине девятого». Так что мне пришлось выдержать еще одно, полное волнений бдение, а свет над кронами деревьев за моим окном постепенно угасал. Нет сомнений, думала я, Магнус захочет дать мне указания, как мне следует себя вести; но он так и не появлялся. В семь часов Клара все еще была беспокойна, и мне пришлось дать ей ложечку сердечного средства Годфри, так как я не знала, сколько времени мне придется отсутствовать.
В четверть восьмого вернулась Кэрри — помочь мне одеться, хотя помогать требовалось не так уж много, так как я нарочно выбрала то же самое серое платье, без фижм и турнюра, которое надевала, когда мы ездили в дом миссис Брайант месяц тому назад. К тому времени, как пробило половину часа, последний свет сумерек за моим окном угас.
До сегодняшнего вечера в коридоре за дверью моей комнаты всегда была тьма кромешная. Теперь во всех бра на стене горели свечи, но стеклянные колпаки так потемнели, что свет от них шел тусклый и какой-то мрачный. Воздух был затхлый, душный. При каждом повороте ожидая, что там меня ждет, со своей всегдашней улыбкой, Магнус, я сквозь мглу с трудом шла по коридору к площадке. Двойные двери на галерею были распахнуты.
Там на каждой стене колеблющимся пламенем горели ряды свечей, уходящие вдаль; высокие окна светились слабым, холодным светом; еще выше над ними потолок был окутан тьмой. В центре пола, примерно в двадцати футах от меня, на небольшом круглом столе горели еще свечи, озаряя лица Магнуса, миссис Брайант и доктора Риза так, что они, казалось, висят в воздухе над пламенем свечей.
— Ах, вот и вы, моя дорогая, — произнес Магнус так, будто виделся со мной в последний раз всего минут за пять до этого, а не несколько дней назад. Я без особого желания подошла и присоединилась к ним. Миссис Брайант, блистающая великолепием в кармуазиновых
[29]
шелках, открывающих значительное пространство белой груди, приветствовала меня с нескрываемым пренебрежением; Годвин Риз неловко поклонился.
Позади них, в дальнем конце галереи, господствующее место в стене — как и говорил мистер Монтегю — занимал невероятных размеров камин, а в нем — саркофаг. Но я была совершенно не готова увидеть огромную фигуру в доспехах, возвышающуюся в тени рядом с камином. Под рукой, закованной в перчатку, поблескивал меч, в колеблющемся свете фигура казалась настороженной, живой, бдительной. В жерле камина стоял массивный сундук из темного металла: саркофаг сэра Генри Раксфорда. «Я уже была здесь когда-то», — подумала я, но лучик узнавания мелькнул и сразу же угас, прежде чем я смогла его уловить.
— Доктор Раксфорд собирался рассказать нам, — нетерпеливо произнесла миссис Брайант, — об открытии, которое он сделал, разбирая бумаги своего покойного дядюшки. — Она говорила так, будто я их всех заставила ждать, и я поняла, что Магнус нарочно так все подстроил.
— Действительно собирался, — подтвердил он. Тон его был, как всегда, сердечным, но в нем звучали нотки нетерпеливого ожидания. Он улыбался, его зубы поблескивали в свете свечей, зрачки глаз горели, словно два язычка пламени. — Но, может быть, нам стоит вернуться к тайне его исчезновения, еще более загадочного для тех, кто стоял там, где сейчас стоим мы с вами. Повторю вкратце: Дрейтон, дворецкий моего дяди, видел, как он ушел к себе в кабинет, что соседствует с галереей, около семи часов, в тот самый вечер, когда разразилась гроза. Когда на следующий вечер сюда прибыл мистер Монтегю, ему пришлось взломать дверь, и он обнаружил, что все двери на площадку заперты изнутри на замки и засовы, а ключи остались в замочных скважинах. Мы пытались запереть эти двери на замки — не говоря уже о засовах — снаружи, но тщетно. Насколько нам известно, здесь нет тайного хода, потайной двери, убежища священника или еще чего-либо подобного. Дымоходы в каминах слишком узки для того, чтобы взрослый человек, даже такой небольшой, как мой дядя, мог через них пробраться. Что же, таким образом, могло с ним статься?
Единственным рациональным объяснением — единственным, какое видится мне, — может быть то, что он как-то выбрался через вон то окно, — при этих словах Магнус указал на окно над фигурой в доспехах, — спустился вниз по кабелю, доковылял до леса, и упал, как, предположительно, упал его предшественник, Томас Раксфорд, в одну из старых шахт. Такое не представляется невозможным — мы нашли раму закрытой, но не запертой на задвижку, — однако кажется невероятным предполагать, что хилый старик мог совершить такое в кромешной тьме, в ночь жесточайшей грозы. Я совершил такой спуск сам, в гораздо лучших условиях, и могу заверить вас, что это был не такой уж приятный опыт.
Когда он произнес эти слова, его взгляд метнулся в мою сторону, и я сжала руки так, что ногти впились в ладони. Полтора года я его боялась; теперь поняла, что я его ненавижу.
— Однако, если мы исключим окно, мы будем вынуждены рассмотреть… менее рациональные возможности.
Как вы знаете, мой дядя в ночь своего исчезновения сжег большое количество бумаг, включая манускрипт Тритемиуса.
Тут Магнус снова взглянул на меня, словно желая сказать: «Я прекрасно знаю, моя дорогая, что вы никогда не слышали о Тритемиусе».
— Вы все, разумеется, слышали о странном убеждении моего дяди, почерпнутом у Тритемиуса и, возможно, у Томаса Раксфорда, что энергия молний может быть обуздана и направлена для явления духа, если использовать вот эти доспехи как накопитель энергии молниевого удара. Так вот, осматривая на днях кабинет дяди, я нашел листок с записями, набросанными в спешке и порой совершенно неразборчивыми, который завалился за стоящие на полке книги.
Он достал из кармана сюртука помятый листок бумаги.
— Я не стану утомлять вас рассказом о моих стараниях расшифровать эти записи. Первая разборчивая фраза такова: «разгадал наконец, что имеет в виду Т». Это «Т» может быть и Тритемиус, и Томас — мы не можем точно сказать. Затем он говорит о доспехах, как о «портале» (это слово очень жирно подчеркнуто), который может быть использован либо для того, чтобы «явить», либо чтобы «уйти без необходимости умереть», и молит дать ему «силы выдержать это испытание». Иными словами, он верил, что, если бы он оказался внутри доспехов, когда ударит молния, он перешел бы невредимым в загробный мир, как восставшее из гроба тело, по словам Священного Писания, вознесется на небо в Судный день.