Тень автора - читать онлайн книгу. Автор: Джон Харвуд cтр.№ 18

Оказавшись в спокойной тишине читального зала, я составил список всех частных лечебниц Суссекса, после чего извел кучу денег на телефонные звонки, но Алиса нигде не значилась. Она как будто пряталась от меня.

На пятый день я проснулся с тяжелой головой и осипшим горлом, но, вместо того чтобы валяться, уставившись в темноту двора-колодца, я опять поплелся в музей.

В справочнике Суссекса за 1930 год я стал искать упоминание о Стейплфилде. Мне попался лишь Стейплфилд-Хаус, но его владельцем был полковник Реджиналд Бассингтон. Ни Виола, ни кто-либо из рода Хартли не значились среди жителей Стейплфилда и окрестных деревень и городков. Имени Виолы Хартли не было и в главном библиотечном каталоге. Я заказал четыре ном ера «Хамелеона», с ужасом думая о том, насколько пророческой оказалась «Серафина».

Но из заказанных номеров обозрения мне выдали лишь четвертый, и последний; заявки на первые три номера вернулись с пометкой «Уничтожены при бомбардировках во время войны». Без особой надежды и даже интереса я просмотрел оглавление. «Хамелеон», том 1, номер 4, декабрь 1898 года. Эссе Эрнеста Риса. Рассказ Эйми Леви. Поэмы Герберта Хорна и Селвин Имидж.

И – «Рожденная летать: Сказка», автор В. Х.

РОЖДЕННАЯ ЛЕТАТЬ

Думаю, читальный зал библиотеки Британского музея – не то место, где стоит искать убежища от снедающей грусти, и уж тем более зимой, когда туман пробирается под его купол и влажным нимбом зависает над электрическими лампами. К тому же его завсегдатаев не назовешь самой приятной компанией: некоторые из них более чем небрежны как в одежде, так и в личной гигиене; в то время как другие, явно на грани помешательства, шепчутся с воображаемыми призраками или же на целый день замирают перед раскрытой книгой, страницы которой так и остаются неперевернутыми. Кто-то просто храпит часами, подложив под голову бесценные рукописи, пока не разбудят служители. Разумеется, немало здесь и преданных тружеников, которые старательно конспектируют, и временами дружный скрип перьев эхом разносится под куполом, но воспаленное сознание легко может принять этот звук за скрежет ногтей узников, которые скребут каменные стены.

По крайней мере, так казалось Джулии Локхарт, но она все равно упорно возвращалась в зал музея, одержимая навязчивой идеей отыскать книгу, созвучную ее горю. Она как будто искала друга, который был бы настроен на ту же волну и мог бы разобраться в ее душе лучше, чем она сама. Но поскольку она и сама не знала, что за книга ей нужна и какого автора, то ей приходилось проводить массу времени за тупым перелистыванием страниц огромного каталога. Иногда она просто сидела, уставившись в черную кожаную поверхность стола, иногда пускаясь в странствия по воображаемому лабиринту книжных полок, который, как ей представлялось, уходил глубоко под землю.

Минуло несколько месяцев с той поры, как она рассталась с Фредериком Лидделом, но печаль все не уходила; более того, она перерастала в нечто мрачное и пугающее, доселе ей незнакомое. Казалось, опустился тяжелый занавес, разделив ее с остальным миром; она чувствовала, что стала чужой не только для друзей и родных, но и для себя самой. Не в силах сосредоточиться, она не могла работать. Ее муж продолжал жить своей жизнью, разрываясь между парламентом, клубом и креслом у камина, пребывая в спокойном неведении относительно ее душевного состояния; дочь Флоренс была в школе в Берне; а болтовня с подругами, которой Джулия когда-то предавалась с таким энтузиазмом, теперь казалась бредом мертвецов в преддверии ада. Впрочем, если так разобраться, она не совершила ничего такого, чего бы до нее не делали многие женщины, которых брачные узы связали с равнодушными мужчинами. Среди ее знакомых было немало женщин, беззаботно и легко порхавших от одного любовника к другому, и ей были известны случаи, когда те самые равнодушные мужья безропотно принимали рож денных вне брака детей. Можно сказать, существовал некий не гласный кодекс: пока внешние приличия более или менее соблюдаются, женщины так же, как и мужчины, имеют право на удовольствия. Но для Джулии любовная связь имела особый, высокий смысл. Она ждала настоящей страсти, которой могла бы отдаться целиком, без остатка, высвободив дремлющие в ней тайные желания; и она уже готова была смириться с тем, что так и умрет, не познав этого, пока ей не встретился Фредерик Лиддел.

Брак с Эрнестом Локхартом обернулся для Джулии величайшим разочарованием. Между тем она не могла сказать ничего плохого о своем муже, разве только то, что он был абсолютно неэмоциональным человеком, но ведь он и не обманывал ее на сей счет; она сама обманулась. В двадцать лет она позволила себе увлечься романтическими иллюзиями по поводу брака с мужчиной, бывшим на шестнадцать лет старше ее и казавшимся таким уверенным в себе и образованным на фоне, скажем, молодого Гарри Флетчера, который краснел и заикался в ее присутствии, но зато – как она поняла, хотя и слишком поздно, – просто обожал ее. Родители не заставляли ее идти под венец; напротив, она до сих пор помнила, как отец просил ответить предельно честно, уверена ли она в своем выборе, на что она произнесла свое твердое «да», легкомысленно считая, что за внешней сдержанностью Эрнеста Локхарта скрывается подлинная страсть. И только потом она увидела в своем муже аморфное и унылое существо, хотя и ревностно соблюдающее моральные устои в семье, но совершенно безучастное к ее страданиям. Если бы не дочь, которая родилась через год после свадьбы, она бы оставила мужа; как бы то ни было, она продолжала писать, развлекалась с подругами и не находила в себе сил ненавидеть мужа за то, что был он обделен страстями; только все острее чувствовала она, что тридцать лет прожиты напрасно.

И вот теплым весенним днем в доме выдающегося литератора она была представлена Фредерику Лидделу, последний сборник стихов которого она как раз прочитала неделей раньше. Вскоре они уже увлеченно беседовали в тихом уголке сада, устроившись на скамье в тени дуба. Они говорили так долго, что она потеряла ощущение времени. Ему было немного за тридцать, но выглядел он еще моложе, настолько утонченной была его внешность, а темные глаза, как показалось Джулии, излучали по-женски теплый и нежный взгляд. Волнистые темные волосы, уложенные в экспрессивном беспорядке, открывали широкий высокий лоб, на узком лице заметно выделялся волевой круглый подбородок. Он весь был как будто соткан из эмоций; его естественным состоянием была нежная меланхолия, какая-то особая мягкая грусть, устоять перед которой Джулия была не в силах, тем более что Фредерик, казалось, был начисто лишен коварства. Она умело отвергала ухаживания опытных искусителей вроде Гектора, мужа ее несчастной подруги Айрин, с которым любой женщине рискованно было оставаться наедине дольше пяти минут, но совершенно не привыкла к тому, чтобы ее слушали с таким заинтересованным вниманием. А узнав, что он с восхищением прочитал одну из ее сказок, опубликованную в журнале, Джулия поняла, что обрела настоящего друга.

В тот день они много говорили о религии, вернее, о невозможности веровать в предписанные ею заповеди и при этом жить сообразно собственным устремлениям, но так и не пришли к какому-то заключению, разве что убедились в полном взаимопонимании. В поэзии их разделяли пристрастие Джулии к Китсу, а его – к Шелли, но это лишь открывало счастливую перспективу обмениваться друг с другом цитатами из любимых произведений. Естественным образом их разговоры переместились в область сновидений, и Джулия, сама того не ожидая, поведала Фредерику о своем сне, который посещал ее не раз. В теплые летние сумерки она видела себя на склоне холма, за которым простиралось открытое поле, заросшее высокой зеленой травой. Она сбегала по склону и чувствовала, что пальцы ее ног уже едва касаются травы, и тогда ее охватывало радостное ощущение полета, она понимала, что рождена летать. Потом она раскидывала руки и парила над полями, словно птица, пока осознание того, что все это происходит во сне, не заставляло ее опуститься на землю. Она всегда пыталась удержать сон; и в какой-то волшебный миг ей казалось, что она уже не спит, но все равно продолжает полет, но наступал момент пробуждения, и тогда она чувствовала себя одиноким бродягой, очнувшимся на холодной земле. Она никогда и никому не раскрывала свою тайну, опасаясь, что сон больше не вернется. Но почему-то Фредерику она доверилась и поразилась тому, что он был искренне тронут ее рассказом.