В Англии есть даже магазины шпионских товаров, в которых можно делать покупки вполне анонимно. Так что можно было исходить из того, что мои противники ведут наблюдение как раз при помощи той техники, которую можно купить.
Благодаря этой исходной позиции я знал, какого рода приборы мне искать. Большие секретные службы, в первую очередь ЦРУ, могли, разумеется, подложить мне свинью в виде техники, против которой у меня не было бы никаких шансов. Но мы имели дело не с ЦРУ, а с гангстерами, которые покупали свой товар в той же лавочке, что и я.
Первый прибор, который я достал из коробки, был так называемый «санитар». С виду он походил на миноискатель и действовал сходным образом, только настроен был не на металл – металла здесь отыскалось бы слишком много. «Санитар» обнаруживал полупроводники, неотъемлемую составную часть передающих устройств любого типа.
Я начал с холла. В коробке на полке для шляп я нашёл множество адресованных Кристине, украшенных всякими наклейками писем, открыток и ярко упакованных мелких подарков, несомненно, от её одноклассников. Но никаких жучков я там не обнаружил. Продолжил поиски в гостиной – тоже ничего. Кухня: с тем же результатом.
Это выглядело странно. Первое моё подозрение было, что «санитар» не действует. Я достал из коробки крошечный приборчик, написал на куске картона: «Спрячь это где-нибудь среди книг», – и протянул то и другое Гансу-Улофу.
Он выпучил глаза, взял мою шариковую ручку и написал под моей запиской: «Что это?»
«Жучок, – написал я, – Только что приобретённый мной на всякий случай».
Ганс-Улоф понимающе кивнул и принялся переставлять на полках книги. После этого я прошёлся вдоль полок с моим «санитаром» – если не считать нескольких медицинских специальных книг, двухтомного словаря и атласа мира, там почти сплошь были детективные романы, сотни романов, – и с ходу обнаружил жучок.
– Странно, – констатировал я и снова прибрал его. Наша переписка продолжилась на задней стороне инструкции по сборке.
«Такое впечатление, что они тебя вообще не прослушивают».
«А такое может быть?»
«Быть может всё».
Я присел на корточки у батареи отопления, будто собираясь ее обследовать, но при этом выглянул на улицу. Ничего. Все тихо и заброшенно. Нигде не видно никакого неприметного фургончика. Я взял ручку: «Это может означать, что они не ждут от тебя никакого сопротивления».
Это могло означать и кое-что другое. Есть методы прослушки дома без применения жучков. Есть такие направленные микрофоны с чувствительностью за пределами всего, что можно себе представить, микрофоны, с которыми можно на расстоянии в сто метров слушать сквозь закрытые окна. Есть так называемые твёрдотельные микрофоны, которые встраивают в стены и используют их в качестве резонатора. Есть совершенно фантастические методы вроде того, чтобы косо направить на оконное стекло невидимый лазерный луч, чтобы он отражался, приняв при этом эллиптическую форму. Это отражение улавливается специальным прибором. Если в комнате за стеклом кто-то разговаривает, стекло слегка вибрирует от звуковых волн, вибрации передаются на лазерный луч, который из-за этого начинает колебаться. Благодаря его эллиптическому сечению приёмник может преобразовать эти отклонения в звуковые колебания. И уже слышно, о чём говорят за окном.
И так далее. Только всё это – методы секретных служб. При помощи такой техники ЦРУ подслушивает агентов КГБ или наоборот.
Я продолжал писать: «Не приходил ли к тебе кто-нибудь перед похищением Кристины? Не забыл ли у тебя какой-нибудь предмет?» Это были излюбленные методы протащить в дом жучок: в шариковой ручке, карманном калькуляторе, в картинах, цветочных вазах и тому подобном.
Ганс-Улоф задумался, но потом помотал головой. Справился по своему календарю встреч, чтобы ничего не упустить. «Ко мне вообще мало кто приходит», – написал он на календарном листке сегодняшнего дня.
Я решил удостовериться. Привычка недоверчивого человека. Достал инструменты и начал перепроверять в гостиной по отдельности все лампы, розетки и так далее. Ничего. Телефон тоже оказался чистым. Ничего не было ни под столешницей, ни в дверях, ни за картинами.
«Твой кабинет, – задал я направление поисков. – Потом комната Кристины».
Кабинет Ганса-Улофа был, насколько это вообще возможно, ещё аккуратнее и прибраннее, чем я ожидал. Он был педант, какого свет не видывал. Самым лишним предметом во всём помещении была корзина для бумаг. Ганс-Улоф ничего не выбрасывал. Всё сберегалось, прибиралось в тщательно подписанные, упорядоченные папки, регистраторы или тетради. Любому архивариусу, которому я когда-либо наносил ночной визит, было чему поучиться у моего зятя.
Кабинет оказался чистым не только на предмет пыли и лишних бумаг.
Комната Кристины была жестоким испытанием. Кровать прибрана, письменный стол тоже. Первая комната в доме без портретов Инги. Зато на стенах висели постеры с поп-звёздами, которых я не знал, либо с лошадьми. Причудливая смесь.
– Обычно здесь не так прибрано, – тихо сказал Ганс-Улоф. Он стоял в дверях и смотрел, как я всё обхожу с «санитаром». Прерывающимся голосом он прошептал: – Это я прибрал. Она очень неряшлива. Из-за этого мы часто ссорились. Кажется, последнее, что я ей сказал, – чтобы она прибрала наконец комнату. – Он замолк, уставившись на дверную раму и колупая её пальцем. – И я сорвался, накричал на неё. В последний раз, когда её видел.
Я кашлянул.
– То, что ты себя терзаешь, делу не поможет. – Было легкомыслием говорить на эту тему до того, как я на сто процентов убедился в отсутствии жучков.
Он кивнул, сжал губы и кивал, не переставая. Потом развернулся и пошёл вниз по лестнице.
Я сел, и мой взгляд упал на небольшое фото, висевшее в рамочке над письменным столом. На нём был деревянный домик, выкрашенный в тёмно-бордовый цвет, посреди цветущего сада. Хотел бы я знать, что подвигло Кристину вставить в рамочку именно это фото и повесить его вместо фотографии матери.
Собственно, я должен был признаться, что совсем её не знаю.
Я знал маленькую девочку, которая перевязывала своих больных кукол и тряпичных животных и ставила им градусник. Я знал маленькую девочку, которая лазила по деревьям и шалила, резвясь в саду. Я знал маленькую девочку, которая боялась засыпать в темноте и которую тошнило в машине. Но много ли из всего этого осталось в четырнадцатилетней Кристине? Четырнадцать, боже правый! На фотографиях внизу, в холле, было видно, что у неё уже заметно развилась грудь. Возможно, она уже начала краситься и сводить с ума мальчишек-одноклассников.
Я снова включил «санитара» и продолжил поиск, хотя знал, что уже ничего не найду.
То был скорее жест отчаяния, чем разумное действие. Чем бы ни кончилось это дело, только чудо могло вернуть Кристину к нормальной жизни. А в чудеса я не верил.
Я обыскал весь дом. Между тем уже было почти два часа и снаружи опять темнело, что позволило, не вызывая подозрений, опустить на окнах роль-ставни. Никаких жучков. Никакой камеры. Ничего. По моему профессиональному мнению – на которое я мог положиться, – дом Андерсонов был чист. Я оказался перед загадкой.