Я достал листок с номерами остальных телефонов.
Хуан Гомес к аппарату не подошёл.
Форрест Дюбуа тоже.
По номеру Джека Монроя ответил дребезжащий старушечий голосок:
– Я лишь хозяйка квартиры. Мне восемьдесят два года, и мне теперь куда-то надо девать вещи мистера Монроя. Итак, если вы его друг, то не могли бы вы зайти и посмотреть, не пригодится ли вам что-нибудь…
У меня хватило твёрдости спросить, что случилось с мистером Монроем.
– Тромбоз, кажется, так это называют? Сгусток свернувшейся крови. Я не очень в этом разбираюсь. В пятницу вечером он ещё заносил мне наверх покупки. Такой молодой человек.
В трубке раздался писк на её полуслове, и связь прервалась. Я сидел, смотрел на дисплей, где светилась цифра 0,00 евро, и до меня дошло, что я остался последним живым киборгом.
18
Присмотрись, действительно ли верные знаки указывают на близкое несчастье. Чаще всего мы сражаемся с собственными предположениями, и нас водят за нос непроверенные слухи.
Сенека. Нравственные письма
Мне потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя после этой мысли. Я отложил в сторону ставший бесполезным мобильный телефон, сжал кулаки, почувствовал, как напряглись мускулы, набрал в лёгкие воздуха. Это было приятное ощущение. Я ещё жив. У меня ещё оставались какие-то возможности.
Я сунул телефон назад в тайник, хотя в обозримом времени не видел для него применения. Но ни к чему было наводить на лишние мысли возможных будущих взломщиков.
Потом я встал, потянулся, пошевелил плечами, напряг мышцы ног и подвигался, пока не привёл всё своё тело в приятное состояние и не наполнил его ощущением непобедимости. Я знал, что это не соответствует действительности, что всё совсем не так, но в этот момент мне было необходимо так чувствовать себя.
Мне снова пришло в голову то, что сказал Финиан. От тех, что вокруг вашего дома, вам надо как-то ускользнуть.
Не повредит немного поупражняться в этом.
Я направился к задней двери, присел на корточки и стал отвинчивать нижнюю из двух стальных штанг, на которых был натянут пропылённый, жутко старомодный кусок гардинной ткани, закрывающий внутреннюю сторону двери: деталь внутреннего убранства, которая казалась дошедшей сюда из времён Второй мировой войны. Этим я немного гордился, поскольку на самом деле я привинтил эту шторку в 1995 году, хоть и пустил на неё остаток ткани, найденный наряду с другими бесполезными вещами в коробке, оставшейся от предыдущей жилицы.
Задачей этой шторки было скрыть от возможных посетителей, что в дверь вмонтирована дополнительная конструкция. Вмонтирована тоже собственноручно. Для этого понадобилось: пила-ножовка, несколько шарниров и две задвижки из латуни с шурупами, а кроме того, знакомство с местным пенсионером, мастером на все руки, который взял меня с собой на строительный рынок в Трали на своём хоть и старом, но крепком грузовичке, не отходил там от меня до тех пор, пока я не купил всё необходимое, и надавал мне при этом кучу полезных советов из своего богатого опыта, в которых я совершенно не нуждался.
Я называю эту конструкцию моим кошачьим лазом, каковой он и есть, если не считать того, что в него смог бы пролезть и взрослый тигр. В первое время, когда я, персонифицированная государственная тайна Соединённых Штатов Америки, жил один в чужой стране, я не мог избавиться от мысли, что в один прекрасный день у меня может возникнуть потребность незаметно бежать из моего дома. Задняя дверь для такого намерения – неплохое начало, но такие дома, как у меня, стандартны для Ирландии, отчего мой недоброжелательный преследователь наверняка наблюдал бы за мной и с обратной стороны дома и открывшуюся дверь неизбежно бы заметил. Оттого и лаз: он приспособлен в двери так низко, что его не видно из-за окружающей сад стены, и позволяет использовать дверь, не открывая её.
Я поднял шторку, стянул липкую ленту, которой я однажды заклеил щель, чтобы держать в рамках счета за отопление, открыл задвижки и надавил на выпиленный кусок двери. Он легко и бесшумно открылся наружу, и волна холодного вечернего воздуха ворвалась внутрь.
Холодного, да. Это тоже была проблема. Недостаточно было покинуть дом незаметно – нужно было и снаружи оставаться незамеченным. А в век технологий слежки и наблюдения, которые при помощи усилителей остаточного света и инфракрасных детекторов привычно превращают ночи в дни, остаться незамеченным тем труднее, чем холоднее на улице.
Но, к счастью, взломщики, которые обыскивали мою квартиру, просмотрели не только мобильный телефон. Я пошёл на кухню, открыл холодильник, а в нём морозильную камеру, где на первый взгляд лежало три замороженных пиццы в картонных коробках. Но тот, кто бросил бы в морозилку второй, более внимательный взгляд и вспомнил бы о том, что такому человеку, как я, абсолютно нечего делать с замороженной пиццей, мог бы заметить, что коробки – лишь бутафория, самодельная обманка, которая скрывает нечто совсем другое. Мой маскировочный костюм.
Я извлёк из коробки чёрный, как ночь, ледяной пакет. Больше десяти лет этот костюм мёрз себе, но когда я его поднял и встряхнул, ткань бесшумно скользнула, лёгкая, как пушинка, и развернулась как ни в чём не бывало. Чудесный мир современных материалов. Такое ощущение, что я держал в руках тень – тень в форме костюма для ниндзя.
Наружная сторона этого костюма была не только бездонной черноты, но и состояла из материала, который был в состоянии удерживать холод неправдоподобно долго. А чтобы носитель этого костюма в нём не замёрз, наружный слой изолирован от внутреннего; тем не менее, у меня дыхание перехватило, когда я скользнул в него. Парализующий холод тисками охватил мою грудь и бёдра, а когда я натянул на лицо защитную маску, у меня онемели от холода щёки и губы.
Дело привычки. Я глянул на себя в зеркало в прихожей. Когда-то я ползал в этом костюме по-пластунски во время тренировочного курса – казалось, это было совсем в другой жизни.
В моём распоряжении был примерно один час, если я правильно помню. Столько времени маскировочная оболочка способна держать температуру моего излучения на таком низком уровне, какой не заинтересовал бы приборы инфракрасного видения.
Один час. Более чем достаточно.
Я опустился на колени перед моим лазом, ещё раз сделал глубокий вдох и мягким кошачьим движением тенью выскользнул наружу.
Несло затхлой сыростью от узкого ручья, протекавшего за домами нашей улицы. Этот ручей должен был стать тропой моего побега. На тёмной полосе разрыва между газоном и стеной сада я неподвижно замер. Ничего. Если не считать вялого плеска ручья и дальнего шума порта, всё было тихо. Наконец я медленно повернул голову и стал градус за градусом сканировать окружающую местность своей полностью активированной сенсорикой.
Они все сидели в машине в конце моей улицы, у забора, обнесённого вокруг пустующей территории фирмы. Эта машина, судя по всему, стояла там уже несколько часов, потому что капот давно остыл. Двое мужчин, беседуя, то и дело поглядывали на два небольших ящичка, которые стояли перед ними на приборной панели, и я мог бы держать пари, что это было вовсе не спутниковое телевидение. Некоторое время я наблюдал за ними с самым большим увеличением, какое давал мой глаз, но у меня не создалось впечатления, чтобы они занервничали. Они не схватились за оружие, не поднесли ко рту переговорные устройства и тому подобное, они просто продолжали беседу, скучающе и неторопливо, и сидевший за рулём время от времени прикладывался к питьевой соломинке.