Пир попрошаек - читать онлайн книгу. Автор: Дэниел Худ cтр.№ 85

— Вам не в чем себя обвинять, сударыня, — запинаясь, сказал он. — На самом деле просить прощения должен бы я. Лорд Окхэм…

— Ничего страшного, решительно сказала вдова. — Вы честно предупредили меня, что на свет могут выплыть вещи самые неожиданные. Впрочем, должна вам заметить, подлость Этия особенной неожиданностью для меня не была. Его отвезут в резиденцию герцога — и наш сюзерен сам положит ему наказание. Я не сомневаюсь, что оно будет суровым, но нисколько не сожалею о том.

Лайам с радостью отметил, что к вдове возвращается прежняя властность. Ему было любопытно, как отнеслась к случившемуся Дуэсса, но этот вопрос, пожалуй, опять мог выбить почтенную даму из колеи. Он ограничился тем, что повторил:

— Вам абсолютно не в чем себя упрекать.

— Хм… Когда вы начнете ходить, мы об этом еще потолкуем. А пока позвольте отдать вам это. — Вдова протянула больному внушительную пачку листов, сложенных вместе и согнутых в плоское подобие трубки. — Это письмо оставила для вас известная вам особа. Неотложные дела заставили ее покинуть Саузварк, иначе она непременно дождалась бы вашего выздоровления. Когда вы были совсем плохи, эта весьма достойная барышня сутками не отходила от вашего ложа.

— Да, мне уже говорили, — пробормотал Лайам, вновь покрываясь румянцем, и взял письмо.

На верхнем листе, облегающем остальные, значилось, кому послание предназначено. «Сэру Лайаму Рэнфорду». И титул не тот, и фамилия Лайама гласной «э» в себя не включала. «Ну хоть имя написано верно!» — хмурясь, подумал он.

— Я оставлю вас, — мягко промолвила госпожа Присциан. — Если вам что-нибудь понадобится, кликните Геллуса. Он всегда к вашим услугам.

Вдова выскользнула за дверь — очень проворно, словно бы опасаясь, что ее остановят. Но Лайаму было не до вежливых экивоков. Он разворачивал письмо, чувствуя, как бешено колотится его сердце.

В облатке содержалось еще пять листов плотной бумаги, исписанных с обеих сторон. Почерк Грантайре — торопливый и довольно неряшливый — требовал к себе привыкания, впрочем, Лайам видывал почерки и похуже. Затаив дыхание, он начал читать.

«Любезный Рэнфорд, — гласили первые строки письма, — простите, пожалуйста, что я уехала, не дожидаясь, пока вы очнетесь. Оставаться долее в Саузварке было небезопасно, а вы уверенно шли на поправку. Я сделала все необходимое, нога срастается правильно, а камень не успел причинить вам существенного вреда…»

Далее — на протяжении трех страниц — волшебница делала попытки докопаться, что происходило с Эйрином Присцианом на деле, а копала она основательно. В тексте письма цитировались выдержки из трудов как самого Эйрина, так и других магов, дневник Дорстения также не был забыт. Лайам вряд ли сумел бы уяснить, что тут к чему, если бы не комментарии Фануила, каковые уродцу пришлось делать чуть ли не к каждой строке. Только эти пространные пояснения и помогли Лайаму разобраться в ситуации в целом.

Камень сделался проклятием Эйрина. Да, он наделил бессмертием своего созидателя, но теперь тому приходилось отнимать духовную энергию у кого-то, чтобы вести активную жизнь. Кристалл выпивал силу мага. Чем ближе он находился, тем пагубнее становилось воздействие. В тексте письма замелькали математические формулы, но Лайам их попросту пропускал.

Существовала определенная точка расположения камня, когда его воздействие прекращалось, но при этом и сам творец лишался последних сил. Дорстений Присциан, заживо уложив своего брата в гроб, по случайности разместил камень именно так. Ему и в голову не приходило, что он обрекает несчастного на вечное заточение в каменном саркофаге. Судя по дневниковым записям, Дорстений был совершенно уверен, что Эйрин вскоре умрет. О чем думал недвижно лежащий маг в течение долгих столетий, можно было только догадываться, и Грантайре таки пустилась в догадки, но Лайам не стал их читать.

«Делать мне больше нечего!» — хмуро подумал он, возводя глаза к потолку.

Когда камень с могильной плиты убрали, Эйрин почувствовал себя посвободней, но силу он стал набирать только после совершенного в склепе убийства. Окхэм признался, что рассек нищему глотку прямо над саркофагом, но Грантайре считала, что это не важно. «Главное, — писала она, — чтобы убийство произошло в объеме пещеры». По-видимому, саркофаг был спроектирован самим Эйрином вскоре после того, как он сотворил камень. В дальней стенке погребального сооружения имелся потайной ход. На Грантайре эта предусмотрительность произвела неизгладимое впечатление. «Поразительная изощренность ума!» — не раз восклицала она. Видимо, Эйрин хотел застраховаться от любых неожиданностей, но можно ли утверждать, что это ему удалось?

«Остальное, — писала волшебница, — уже вам известно. Последовала череда новых убийств.

Второй нищий, двое детишек, возвращавшихся с маскарада, еще трое нищих — и все для того, чтобы как-то поддерживать телесную активность несчастного мага. Чужая жизнь придавала ему энергии на день-другой, но, по-видимому, для того, чтобы вернуть магические способности, Эйрину требовалось гораздо большее количество жизней…»

Грантайре извела всю третью страницу на то, чтобы объяснить причину «окончательной гибели» Эйрина, но так и не сумела этого сделать. Камень, коснувшийся Эйрина, мог, конечно, выпить весь его дух, но почему приключился взрыв, от которого в склепе пострадали только Эйрин и Лайам, Грантайре не могла разобраться. Однако на этот счет у Лайама имелось свое мнение.

— Если одна жизнь светится как пламя свечи, — стал самодовольно втолковывать он Фануилу, — то несколько жизней, три там или четыре, дадут гораздо больше огня, понимаешь?

Ему представилось голубое сияние, подвластное матушке Джеф.

Дракончик склонил голову набок.

«Вряд ли. Пламя — всего лишь символ».

Лайам отмахнулся от скептического замечания своего фамильяра, поскольку догадка прекрасно все разъясняла. Дух Эйрина и дух, накопленный в камне, соединились, что и породило взрыв.

— Не спорь со мной, — заявил он, усмехаясь. — Больным не перечат!

«Не такой уж ты и больной».

— Больной-больной, — возразил Лайам. — Не сомневайся.

Фануил демонстративно отвернулся, предоставляя хозяину разбираться с письмом в одиночку.

Впрочем, четвертую страницу Лайам одолел без большого труда. Там в сжатой форме и в довольно общих словах описывались события последних пяти дней. Грантайре еще дважды упомянула о пропавших подростках, явно чего-то недоговаривая, черкнула пару строк о том, что лорд Окхэм «признался во всем», но в чем это «во всем», уточнить не удосужилась. Она вообще не считала нужным ничего уточнять.

«Леди Окхэм тяжело все восприняла», «барон Квэтвел уехал домой», «госпожа Присциан — само спокойствие и сама добродетель…»

Лайам начинал злиться. Письмо несло в себе гораздо больше вопросов, чем ответов. Квэтвел уехал, а как же дуэль? Что с Ульдериком и с графиней Пинеллой? И т. д. и т. п. К тому же его расстраивал сам тон письма. Безразлично-приветливый — так пишут шапочному знакомому или дальнему родственнику. Признаться, он втайне рассчитывал на большую задушевность. Ведь был же момент, когда они с ней едва не поцеловались. А Грантайре словно бы совсем позабыла о том. Или неромантические детали ухода за больным человеком отвращают женщину от романтического чувства к нему?