Мироповорот - читать онлайн книгу. Автор: Александр Шнейдер, Петр Хомяков cтр.№ 8

И прославиться в легендах и песнях.

Выходил из ситуаций опасных,

Вырывался из тисков океана.

В кабаках, слов не тратя напрасно,

Ром и водку разливал по стаканам.

Я мечтал когда-то стать полководцем.

О сраженьях и атаках жестоких.

Потускневшее сквозь дым светит солнце.

О походах и прорывах глубоких.

Мы над картами сидели ночами.

Там вдали метался отблеск пожаров.

Совещались и считали часами

Направления главнейших ударов.

А теперь я на автобусе грязном

Тороплюсь на работу. Светает.

И не спросят у меня моих мнений.

Ну а мне чего-то так не хватает.

Я зайду в свою квартиру пустую.

Ромом с водкою наполню стаканы.

Море жизни! Пью за душу морскую,

Захлебнувшегося в нем капитана.

Я мечтал о дальних землях и странах.

О морях и островах неизвестных.

Я мечтал когда-то стать капитаном.

Но в объятиях земля держит тесных

Да, только рома с водкой не хватало Чугунову сейчас. Впрочем, он редко бывал в этом своем московском жилище, проводя основную часть своего времени в своем загородном доме за пределами Московской области. Куда он сейчас так страстно стремился, с нетерпением ожидая окончания выборной кампании.

Обстановка кабинета влиятельного деятеля Администрации президента России была кричаще шикарной. Дорогая офисная мебель, персидский ковер, стоимость которого превышала стоимость скромного магазина на окраине Москвы. Компьютер, с самым современным огромным плоским экраном.

Это было обиталище лопающегося от денег деятеля, в свою очередь принадлежавшего к лопающейся от денег корпорации. Корпорации российских чиновников, которая не нашла шальным нефтедолларам лучшего применения, кроме обеспечения себя, любименьких. Как говориться и дома и на работе.

Да еще и полицаев, охраняющих их, таких наглых и богатеньких от народного гнева. Впрочем, этот страх был ложным. Народ в России не был способен ни на что, кроме как тупо вымирать у экранов телевизоров. Это вроде бы знали все наверху. Знали, но не верили. Ибо в глубине души прекрасно осознавали тяжесть своих преступлений и были не готовы допустить, что такие подлости и гнусности в итоге окажутся безнаказанными. Тем более, что события в соседних странах все больше подтверждали их опасения.

Хозяин кабинета, бледный, относительно молодой человек был черноволос. У него были глубокие темные глаза, надо сказать, подвижные и умные. Однако все лицо его выражало некую глубочайшую усталость. А при внимательном взгляде эта усталость однозначно можно было охарактеризовать как порочную.

Именно так описывалась внешность циничных злодеев, уставших от «подлостей и разврата» в классических произведениях позапрошлого века. Ибо усталость безнаказанного подлеца коренным образом отличается от усталости творца, завершившего научный или литературный труд, усталости шахтера или буровика после трудной смены, усталости солдата, выигравшего трудный бой.

– Да, кстати, как у нас дела с этим балаганом в 129 округе, – томно поведя тонкой, почти девичьей рукой, спросил он у своего собеседника, человека, гораздо старше себя. Однако этот человек с незапоминающейся серой внешностью то ли гэбиста, то ли аппаратчика ЦК КПСС, был подчиненным хозяина кабинета, который считался в администрации генератором идей.

– Основная борьба идет между представителем «Единой России» и яблочником.

– Ну, и кто же побеждает?

– По предварительным данным яблочник. Но могут быть и сюрпризы.

– О сюрпризах потом. А как явка?

– Будет, но на грани.

Хозяин кабинета на мгновение задумался.

– Значит, в случае чего можно будет натянуть и явку и победу единороса?

– Легко.

– А надо ли нам давать победу этому ставленнику московского мэра? Что-то он в последнее время снова не внушает доверия.

– Но ему же, вроде обещали. Провал его выдвиженца в Москве будет просто оплеухой ему.

– Утрется, – томно усмехнулся хозяин кабинета, – ему не привыкать. Как говорил один средневековый гуманист, крепостного лакея лучше вовремя выпороть, чтобы потом не пришлось казнить за более серьезные проступки.

Говоривший слыл в Кремле эрудитом.

Серый аппаратчик хоть и имел вид несколько холуйский, но цену себе знал. Он пережил в этих лабиринтах российской власти не одно поколение шефов. Они менялись, а вот он и его коллеги нет. Поэтому он не разменивался на дешевый подхалимаж, и остался равнодушен к шутке начальства.

Ровным, ничего не выражающим голосом, он спросил:

– Даем победить яблочнику?

– Ни в коем случае. Пусть победит единорос. Но выборы сделать несостоявшимися из-за низкой явки. Тем самым мы лишим кепку (так звали в коридорах власти московского мэра) лишнего человека в Думе и вообще намекнем ему, чтобы был полояльнее. Но в то же время мы покажем, что демократы в России победить не могут. И, наконец, мы продемонстрируем нашу объективность. Ведь могли бы натянуть явку ради «нашего», – он гадко ухмыльнулся, – кандидата, но не сделали этого.

– Как быть с «против всех»?

– Занизьте, как обычно.

– Вторым сделать все же яблочника?

– Много чести. Задвиньте его место на 3-4.

– А кто второй?

– Есть кто-нибудь поприличнее?

– Есть. Полковник, герой.

– Советского Союза?

– Нет, России.

Хозяин кабинета вновь гадко ухмыльнулся. Он знал истинную цену наградам нынешней гнилой Россиянии.

– Вот и сделайте его вторым.

– Хорошо. Я могу идти?

– Да, вы свободны.

Последний день агитационной кампании прошел в угаре. Волею судеб именно на этот день по жеребьевке Чугунов выступал один раз по ТВ и два раза по радио. Он буквально разрывался, и одно выступление по второстепенному каналу дал в записи.

Основные лозунги были все те же. «Россия без Кавказа», «Россия для русских», «Долой диктатуру бюрократии», «Свободу российским регионам от бездарного, хищного центра», «Москва – не Кремль. Свободу Москве».

Под последним лозунгом подписался бы и московский мэр. Если бы набрался смелости.

Петр был вымотан до предела. И держался исключительно на истерическом энтузиазме и… любви. День начался с смс-ки Тигрясика

«Помню, что сегодня последний день. Держимся вместе, любимый. Успехов, удачи, Божьей помощи. Я тебя, взрослый ребенок, люблю».

Он не успел ответить, ибо несся с одного выступления на другое. Но куража прибавилось. Мы прорвемся, – подумал он.