– Да уж, без голоса. Твои матерные частушки наверное и в Воронеже слышны были.
– Я не о том, а о широте диапазона.
– Да, но главный вопрос, откуда ты все это знаешь?
– Мой прадед был волхв. И умел это делать. Я был совсем маленьким, когда присутствовал на этом действе. Он пытался научить меня. Но не успел. Был уже слишком стар. А я был слишком мал. А родители были коммунисты и материалисты и считали все это глупостью. Но вот оказалось, что не глупость.
Петр помолчал. И добавил.
– А наша милая родина всегда настороженно относилась к такому искусству. Что при православных царях, что при коммунистических генсеках.
Впрочем, извини, майор, это я так к слову. При посторонних такого больше себе не позволю.
Глава 4. Гром среди ясного неба
День был таким же ясным и жарким, как и предыдущий. На небе не было ни облачка. Но все чувствовали некое томление. У многих женщин болела голова.
А Тамара вообще не вышла из своего домика. Она в этот день была не старшим научным сотрудником, а женой зам директора, которой все позволено.
Весь предыдущий день Петр по личному указанию Бориса Петровича провел в неких репетициях с парой техников. Что вызвало бурю зависти у остальных участников экспедиции, которых в тот день по полной программе гоняли все начальники, и Корягин, и Симонов, и Блохинов.
Но теперь все были свободны, и с края поляны наблюдали за происходящим.
Петр вышел в центр поляны и посмотрел на небо. Он стоял так минут десять, что вызвало нетерпеливую реплику Блохинова. Однако Борис Петрович мягко погасил раздражение восходящей звезды советской геофизики.
– Не будем торопиться, Владислав Сергеевич. Максимум, что мы теряем, это еще один день.
Между тем, Петр все смотрел на небо, а потом взял в руки микрофон, соединенный с усилителями. Все так же смотря на небо, он то ли запел, то ли замычал что-то. Звук плыл и плыл. Головная боль вдруг стала нарастать абсолютно у всех.
Разговоры стихли. Но некое томление и раздражение готово было выплеснуться в любую минуту. Остро запахло чем-то. Стало еще более душно. Было похоже, что в бане кто-то плеснул на камни одновременно полынью, мятой, чабрецом, донником и водой, где замачивали дубовые веники.
Но этот якобы банный дух не расслаблял, а наоборот раздражал до предела. От головной боли поморщился даже Борис Петрович.
– Когда этот дебил прекратит свой вой?! – раздраженно бросил Блохинов полковнику.
Но тот не ответил, а показал на небо.
Впервые за пять недель там появилось облачко. Блохинов впился в него взглядом. Облачко росло и росло. Наливалось мощью, темнело.
Было видно, как напряглись жилы на шее у Петра. Звук усилился. Облако взметнулось по краям грозовыми метлами.
– Что он так надрывается?! Идиоты увеличьте усиление! – рявкнул Блохинов. Кто-то побежал к техникам. Через минуту звук резко усилился.
И тут небо разом потемнело.
Сверкнула молния. Совсем рядом. Тут же громыхнул гром. Вторая молния ударила в одну из антенн. А потом началась вакханалия. Хлынул ливень. А молнии все били и били.
На всех антеннах заиграли огоньки.
– Отключить питание! Обесточить все! – орали Блохинов, Борис Петрович, Корягин, Коваленко.
Практически в кромешной тьме метались по лагерю люди, спеша отсоединять многочисленные разъемы. А молнии били в антенны, машины генераторов, любые железные предметы, высокие короба домов на колесах.
Началась паника.
Петр как сомнамбула ввалился в свою палатку. Он был мокрый от дождя. Но рухнул на раскладушку, не вытираясь. Его сотрясала крупная дрожь.
Ему казалось, что огоньки святого Эльма мечутся по его телу. И его самого сейчас испепелит очередная молния. Он не хотел, чтобы это случилось в палатке, и снова выбежал под дождь.
Он бежал, куда глаза глядят. И вновь пришел в себя в дубках. Лагерь остался в отдалении.
Он огляделся. И вдруг сквозь шум дождя услышал треск веток. Из-за ближайшего дубка выбежала Тамара. Она была в одной рубашке. Которая промокла и стала совсем прозрачной.
– Я нашла тебя, мой колдун! – крикнула она и кинулась к нему.
Они пришли в себя одновременно. И обнаружили, что небо очистилось. Как-то разом. В дубках стоял легкий туман. От лагеря несло горелым.
– Как будешь объяснять свою выходку? – совершенно трезво, спокойно и совсем немного устало, спросил Петр.
Как это ни странно, он был бодр. Усталость была какой-то легкой и приятной. Совсем не такой, как недавно в палатке, где казалось, что его выворачивает наизнанку.
Тамара тоже выглядела совсем спокойно.
– Какую выходку? Ты бы видел, что твориться в лагере. Кстати, в наш жилой трейлер молния грохнула, как только я оттуда выскочила. Так что все вполне объяснимо. Сейчас все будут собираться еще часа два, если не больше.
Да, задал ты жару.
А, кстати, неплохо мы использовали эту возможность? Ты не находишь? Секс среди молний и паники. Есть в этом что-то запредельно острое. Да, что там у меня сзади? Я расцарапалась, что ли?
Она повернулась к нему спиной. И он вынул у нее пару острых сучков, буквально вонзившихся в тело.
Петр показал ей эти сучки.
– Неужели ты ничего не чувствовала?
– Только запредельный кайф. Но говорю тебе, как биолог, это действительно чудо. И здесь есть масса эффектов не только геофизических, но и биофизических.
– Слушай, не находишь, что ты слишком рациональна для ситуации, когда с полчаса назад чуть не погибла под молнией, и только что закончила заниматься экстремальным сексом?
– Я же говорю, что все это чудо. Но, дорогой мой колдун, для тебя сейчас важно использовать результаты этого чуда по полной программе.
– Пожалуй, ты права, – ответил Петр.
Глава 5. Торжества на пепелище
– Это немыслимо! – орал бегая по штабному блоку, который один из немногих не пострадал от молний, Блохинов.
Его высокое рыхловатое тело, казалось, колыхалось от возмущения.
– Хорошо еще, что никто не пострадал! Тогда бы вообще вовек не оправдались! Но как прикажете списывать материальные ценности?! Выведен из строя электрогенератор, три звуковые установки, два импортные жилых блока на колесах.
С трудом удалось избежать пожара. А что бы было, если он начался? Что, я спрашиваю?! И вообще, кто вам дал право заниматься тут шаманством за государственный счет?!
Хотя в помещении присутствовала вся верхушка экспедиции, куда помимо Симонова и Корягина входило еще пятеро человек, Блохинов, казалось, обращался к единственному присутствующему здесь младшему научному сотруднику, вообще не понятно как попавшему на это высокое собрание.