Эйфельхайм: город-призрак - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Фрэнсис Флинн cтр.№ 25

Том махнул рукой:

— Проще будет это сделать через Интернет. Все, что нужно, — это смартфон и модем.

— У меня есть смартфон, — ответила она, дергая за тесемку, которой была перетянута папка в ее руках. — Мой телефон сообразительнее [75] некоторых людей.

Том засмеялся, еще не понимая сути шутки.

* * *

Сказано — сделано. На столе уже лежали две отобранные папки; одну взял себе Том, вторую — Джуди, и стали просматривать, документ за документом. Том читал эти материалы уже второй раз за вечер, поэтому заставил себя сосредоточиться на словах. В поисках «Оберхохвальда» его взгляд цеплялся за все слова на «О» — и даже на «Q» и «С». Рукописи приводили в уныние разнообразием почерков; большинство были на латыни, но некоторые на средневековом немецком и даже на французском и итальянском. Пестрая подборка, которую не объединяло ничего, кроме их дарителя.

Прошел последний час дежурства Джуди, затем еще два часа. Устали и покраснели глаза, в голове все поплыло, а в руках Том держал один-единственный лист рукописи.

Джуди была все еще здесь, и она тоже нашла один манускрипт.

* * *

То, что Джуди умела читать на латыни, удивило Тома. Удивило его и то, что уроженка Юго-Восточной Азии может интересоваться культурой и историей Европы, хотя обратное его бы ничуть не озадачило. В тот вечер клиолог не нашел практически ничего нового об Эйфельхайме, но сказать, что не узнал ничего вообще, значило погрешить против истины. И на самом деле он несколько заблуждался в отношении интересов Джуди Као.

— Moriuntur amici mei…

Пока Джуди читала, Том слушал ее с закрытыми глазами. Это всегда помогало ему сконцентрироваться на том, что он слышал. Блокировав один канал поступления информации, он рассчитывал повысить эффективность оставшихся. Хотя ему никогда не приходило в голову заткнуть пальцами уши, если он хотел получше что-нибудь рассмотреть.

Однажды Том сказал мне, что мы, немцы, прячем глаголы в рукаве, так что смысл фразы не понятен, «пока не покажется конец предложения». Латынь же сыплет словами, как сладостями на Fasching, [76] предоставляя суффиксам поддержание дисциплины. К счастью, средневековые ученые установили в латыни порядок — одна из причин, по которой их ненавидели гуманисты и по которой к этому языку испытывал склонность Том.

«Мои друзья умерли, несмотря на все наши усилия. Они ели, но не насыщались пищей, их конец был неотвратим. Я ежедневно молился, чтобы они не впадали в отчаяние, находясь в Оберхохвальде, так далеко от своего дома, а встретили Создателя с надеждой и верой в сердцах

Еще двое приняли Христа в свои последние дни, что порадовало Ганса не меньше, чем меня. Не винили они и нас, зная, что и наш час близится. Слухи разносятся, как стрелы, и несут столько же боли. Чума, поразившая южные страны в прошлом году, ныне опустошила даже Швейцарию. О, пусть на нас падет не такая страшная болезнь! Да минует нас чаша сия».

И все. Только фрагмент дневника. Ни автора, ни даты.

— Где-то между 1348 и 1350-м, — предположил Том, но Джуди установила еще точнее:

— Середина-конец 1349 года. Чума достигла Швейцарии в мае 1349-го, а Страсбурга — в июле, что привело ее на порог Черного леса.

Том, почувствовав, что и у нарративной истории есть свои достоинства, передал ей второй листок:

— Я нашел это во второй коробке. Прошение о возмещении убытков от кузнеца из Фрайбурга к господину Манфреду фон Хохвальду. Кузнец жалуется, что слиток меди, оставленный пастором Дитрихом из Оберхохвальда в качестве платы за вытягивание тонкой медной проволоки, был украден.

— Датировано 1349 годом, канун праздника Пресвятой Богородицы. — Она вернула ему листок.

Том состроил гримасу:

— Как будто это что-либо уточняет… Половина года в Средневековье занята празднествами в честь Девы Марии. — Он сделал еще одну пометку в своем наладоннике.

Что-то беспокоило его в этом письме, но он не мог сказать что именно. — Хорошо… — Он сложил вместе машинописные копии, засунул их в портфель и щелкнул замком. — Точная дата не важна. Я пытаюсь понять, почему это место оставили жители, а не надул ли их священник местного ремесленника. Но, alles gefallt, [77] я узнал то, что оправдало всю поездку.

Джуди закрыла одну из картонок и подписала формуляр, отпечатанный на ее крышке. Она коротко взглянула на него:

— Да, и что же?

— Я, может быть, не иду по следу, но, по крайней мере, знаю, где его искать.

* * *

Он вышел из библиотеки и обнаружил, что на дворе уже поздний вечер, а университетский городок безлюден и тих. Учебные корпуса заглушали дорожный шум с Олни, и в воздухе стоял лишь негромкий шум ветвей. Том повел плечами от усилившегося бриза и устремился к воротам кампуса. Итак, Оберхохвальд сменил свое имя на Эйфельхайм… «Почему именно Эйфельхайм?» — праздно удивился он.

Он уже наполовину пересек прямоугольник площади, как его осенило. Согласно документу «Моurintur», деревня была названа Эйфельхаймом как раз накануне того, как туда пришла чума и стерла ее с лица земли.

Зачем деревне, которой больше не существует, вообще менять свое название?

На Успение Пресвятой Богородицы Девы Марии [79] Сеппль Бауэр доставил на церковный двор свою десятину гусями. Две дюжины птиц, больших и маленьких, белых, серых и пегих, вертели с любопытством головами во все стороны, возмущенно гоготали и распирались от самодовольства с истинным высокомерием гусиного племени. Ульрика, своей длинной шеей и задранным подбородком сама весьма похожая на гуся, бежала впереди стаи и удерживала ворота открытыми, пока пастуший пес Отто не загнал птиц во двор.

— Двадцать пять птиц, — объявил Сеппль, пока Ульрика запирала ворота. — Франц Амбах добавил одну лишнюю в качестве знака признательности за то, что вы выкупили его корову у герра.

— Передай ему мою благодарность, — сказал Дитрих со степенной церемонностью, — равно как и остальным за их щедрость. — Подать в виде стаи гусей определялась традицией, а не щедростью, и все же Дитрих всегда подходил к этому как к дару. Хотя он и управлялся с огородом по преимуществу самостоятельно, и у него была молочная корова, которую он держал ради Терезии, священнические обязанности отвлекали его от выращивания пищи, и потому селяне уплачивали десятину от своего имущества, чтобы обеспечить его пропитанием. Остальная часть его бенефиция поступала от архидьякона Вилли из Фрайбурга и от герра Манфреда, в чьей милости он находился. Из своей сумы он вынул пфенниг и положил на ладонь Сеппля. Это тоже было закрепленное обычаем подношение, и по этой причине юноши деревни боролись за привилегию доставить церковную десятину.