Эйфельхайм: город-призрак - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Фрэнсис Флинн cтр.№ 18

— Жану Буридану, — произнес машинально Дитрих. — В школу, которая называется Сорбонной. — Но стоило ли напоминать Парижу, где он теперь находится?

— Итак. — Манфред сложил пальцы домиком под подбородком. — Я видел, у нас тут францисканец.

Дитрих ожидал этого вопроса. Он отложил манускрипты в сторону:

— Его имя Иоахим из Хербхольцхайма, он из Страсбургского монастыря и живет здесь уже три месяца.

Он ждал, что Манфред спросит, почему Минорит предпочел лесную глушь суете кафедрального города Эльзаса, но вместо этого герр поднял голову и оперся щекой на руку.

— Фон Хербхольц? Я мог знать его отца.

— Его дядю, возможно. Младшего брата его отца. Но Иоахим отрекся от наследства, когда дал обет бедности.

Манфред криво улыбнулся:

— Интересно, успел ли он отказаться от наследства, прежде чем лишился его из-за своего дяди. Он не доставит мне хлопот? Я имею в виду мальчишку, не дядю.

— Только обычным осуждением богатства и внешнего блеска.

Манфред нахмурился:

— Пусть он попробует защитить горные леса без средств для содержания отряда воинов.

Дитриху были известны все контраргументы, и он увидел по сужающимся глазам властителя, что Манфред вспомнил о том же, о чем вспомнил и он. Барщины и оброка с крестьян хватало не только на воинов. Их хватало и на роскошные одежды и пиры, на шутов и миннезингеров. Манфред вел хозяйство сообразно своему положению и не жалел средств; и если защита и требовалась, то от Соколиного утеса в нижней части долины, а это было намного ближе Мюльдорфа или Креси.

— Я буду держать его в узде, сир, — Дитрих поспешил заверить повелителя Хохвальда, прежде чем могли вспыхнуть прежние споры.

— Посмотрим, как тебе это удастся. Меньше всего мне нужен здесь ехрloratore, [63] задающий вопросы и смущающий народ. — И вновь он запнулся на мгновение и бросил на Дитриха многозначительный взгляд. — Как и тебе, я полагаю.

Дитрих предпочел не понять оговорку:

— Я пытаюсь не смущать народ, но не могу не задавать время от времени вопросов.

Манфред пару мгновений смотрел на него, затем запрокинул голову и захохотал, ударив ладонью по столу.

— Право слово, я скучал по твоему уму эти два прошедших года. — Он мгновенно овладел собой, его глаза, казалось, смотрели куда-то вдаль невидящим взором. — Ей-богу, так и было, — сказал он более спокойно.

— Она была неудачной, эта война?

— Война? Не хуже прочих, за исключением того, что Слепой Джон погиб глупой смертью. Я полагаю, ты уже слышал эту историю.

— Он бросился в атаку привязанным к своим двенадцати паладинам. Кто не слышал об этом? Неосмотрительный поступок для слепого, должен я сказать.

— Осторожность никогда не относилась к числу его добродетелей. Все эти Люксембурги сумасшедшие.

— Его сын теперь германский король.

— Да, и император Священной Римской империи тоже. Эти известия настигли нас в Пикардии. Ну, половина курфюрстов проголосовала за антикороля Карла еще при живом Людвиге, поэтому я не думаю, что они долго колебались, когда он умер. Бедный старый Людвиг — уцелеть во всех этих воинах с Габсбургами и затем свалиться с коня во время охоты. Я полагаю, старый граф Рудольф — нет, теперь это Фридрих, я слышал, — и герцог Альбрехт принесли присягу, что решает вопрос для меня. Знаешь ли ты, почему Карл не погиб с Джоном при Креси?

— Насколько я могу предположить, — сказал Дитрих, — он не был привязан к своему отцу.

Манфред фыркнул:

— Или же привязь была необычайно длинной. Когда французская кавалерия пошла в атаку на английские длинные луки, Карл Люксембургский поскакал в другую сторону.

— Тогда он либо умный человек, либо трус.

— Умные люди часто ими бывают. — Губы властителя Хохвальда дрогнули. — Это все чтение, Дитрих. Оно уводит человека из этого мира и заточает в его собственной голове, а там нет ничего, кроме фантомов. Я слышал, Карл ученый человек — грех, которому Людвиг никогда не был подвержен.

Дитрих не ответил. Кайзеры, как и папы, один на другого не походили. Он задался мыслью, что станет ныне с теми францисканцами, которые бежали в Мюнхен.

Манфред поднялся, подошел к стрельчатому окну и выглянул наружу. Дитрих смотрел, как он лениво проводит рукой по неровностям подоконника. Вечернее солнце омывало лицо хозяина замка, придавая его коже рыжеватый оттенок. После долгого молчания Манфред сказал:

— Ты не спрашиваешь, что два года удерживало меня от возвращения домой.

— Я предполагал, что у вас были затруднения, — сказал осторожно Дитрих.

— Ты предполагал, что я мертв. — Манфред отвернулся от окна. — Законное предположение, если подумать, как густо устлан мертвецами путь сюда из Пикардии. Близится ночь, — добавил он, кивая на небо в окне. — Тебе потребуется факел, чтобы благополучно вернуться.

Дитрих ничего не ответил, и после еще одной паузы Манфред продолжил:

— Французское королевство в хаосе. Король ранен, его брат убит. Граф Фландрский, герцог Лотарингский, король Мальорки… и глупый король Богемии, как я уже сказал… Все мертвы. Генеральные Штаты собрались и изрядно выбранили Филиппа за оставленное поле битвы — и четыре тысячи рыцарей на нем. Они, конечно, вотировали ему новые суммы, но на пятнадцать денье ныне не купишь то, для чего когда-то было достаточно трех. Наше возвращение было нелегким делом. Рыцари продавали свои меч всякому, кто был готов нанять их. Это было… искушением — отбросить всю ответственность и захватить столько, сколько можно взять по праву сильного. Когда принцы бегут с поля битвы, рыцари превращаются в ландскнехтов, а бароны грабят паломников, — какую цену имеет честь?

— Все большую, учитывая то, какой редкостью она стала. Манфред горько засмеялся, затем вернулся к наблюдению за закатом.

— В июне до Парижа добралась чума, — сказал он тихо. Дитрих вскочил:

— Чума!

— Да. — Манфред скрестил руки на груди и, казалось, стал меньше ростом. — Говорят, полгорода лежало мертвых, и я полагаю, что так оно и было. Мы видели… вещи, которые не должно видеть никому. Тела, брошенные гнить на улице. Путники, которым отказывали в приюте. Бегство епископов и властителей, предоставивших Парижу самому заботиться о себе. И колокола церквей, звонящие по покойнику за покойником, пока городской совет не повелел им замолчать. Худшее, я думаю, дети — брошенные родителями, умирающие в одиночестве и ничего не понимающие.

Дитрих трижды перекрестился:

— Бог милостивый сжалится над ними. Выходит, все так же, как в Италии? Замуровывали ли они семьи в домах, как Висконти в Милане? Нет? Тогда какая-то толика милосердия сохранилась.