— Не иначе какую-то гадость затеял… — Я бросил взгляд на экран ноута. — Твою ж мать!
Схватил кольт, серебряные стилеты, натянул кобуры с водяными пистолетами, патронташ с запасными капсулами святой воды, грозно бросил Маше:
— Сиди здесь, не вздумай выходить! — и рванул на улицу. Там заорал: — Ван Хельсинг! — отворил ворота и помчался к месту ночевки упыря.
Собаки, учуяв запах нежити, бесшумно неслись впереди. Ван коротко рыкнул в темноте, ему ответил яростный звериный вопль. Судя по звукам, пес вступил с кем-то в схватку. К нему на помощь рванулись Синг и Хель.
Когда я подбежал к дереву, вокруг него уже катался воющий многолапый клубок.
Чонг балансировал на макушке дерева, помогая себе крыльями, и отбивался сразу от трех тварей. Черноволосые упырицы, задрав до бедер белые платья, с разбегу карабкались по стволу, китаец отшвыривал их вниз пинками. Девицы ловко приземлялись на все четыре конечности и начинали штурм снова. Заметив меня, одна из девиц разразилась злобным мявом, спрыгнула на землю, встала на четвереньки, выгнула спину и двинулась навстречу, на ходу преображаясь в огромную кошку.
— Наконец-то, бьять Вонюська! — выкрикнул киан-ши. — Не прошло и полгода!
— Чем ты недоволен, Казанова? — спросил я, прицеливаясь из кольта. — Целых три красивых бабы!
Серебряная пуля проделала дыру в голове девицы. Та упала на бок, подрыгала лапами и издохла. Чонг, окончательно приняв боевую ипостась, прыгнул на вторую упырицу, сбил на землю, придавил лапами. Вампирша дико выла, кусалась и царапала когтями живот киан-ши. Китаец мужественно переносил неприятность. Эффектным движением размахнулся, вонзил лапу в грудную клетку девицы, вырвал сердце, раздавил его и отшвырнул прочь. Упырица издохла, а Чонг тут же побежал за последней противницей, на ходу придерживая вываливающиеся из брюшины кишки.
Я решил помочь киан-ши, прицелился из кольта, но так и не нажал на спуск. Вампиры принялись носиться вокруг ствола дерева, причем с такой скоростью, что превратились в единый черно-белый вихрь, и я боялся попасть в Чонга. Можно было бы полить этот смерч святой водой да прочитать молитву, но это бы точно угробило обоих. Я б, конечно, их не жалел, но отец Константин расстроился бы из-за нарушения договора.
Дождь на мгновение прекратился, из-за туч выглянула полная луна. Вихрь внезапно остановился, девка, сделав плавное движение, словно истончилась в воздухе, превратилась в лучик и втянулась в лунный свет. Тут же тучи снова сомкнулись и полили нас дождиком.
К моим ногам подкатился рычащий клубок, распался, и я увидел израненного Вана, который висел на горле упырицы, осторожно перебирая челюстями, как бы пережевывая плоть. Хель, вся в чужой крови, вгрызалась в живот твари, а Синг деловито переедал сухожилия правой ноги. Покойный Харитонов отлично натаскал собачек. Вампирша была жива, но обессилена.
— Хорошие ребята, — сказал я, пуская ей пулю в лоб. — Молодцы!
Собаки вяло подергали хвостами, но продолжили терзать мертвую упырицу. Я не стал их оттаскивать. В конце концов, псы заслужили этот праздник.
Достал ампулу со святой водой, вылил ее на раны Вана и прошептал молитву. Собаки, оторвавшись от дохлой упырицы, двинулись на Чонга. Тот благоразумно взлетел на дерево, уселся на нижней ветке и принялся дразнить псов, размахивая ногой. Но питы бесноваться не собирались, чинно расселись под деревом, задрали морды, следя за каждым движением киан-ши. Они пребывали в твердом убеждении, что рано или поздно нежить сделает неверное движение и свалится им в пасти.
Упырь разочарованно вздохнул, указал на распростертое тело крупной кошки, проговорил:
— Вот тебе и бином Ньютона. Как раньше не догадались?
Я кивнул. Дети Черной кошки, могущественный венгерский клан Эржебеты Батори, вот с кем мы имеем дело. Действительно, можно было и сообразить. Кто еще, кроме Кровавой графини, любил молодость и красоту настолько, чтобы сделать их своим бизнесом?
Из истории рода Батори
Замок Чахтице, май — июль 1610 года от Рождества Христова
— Дарволия, не умирай, — просила Эржебета.
Неделю назад мольфарка слегла. Не ела ничего, чахла, таяла на глазах. Графиня никого не подпускала к колдунье, сама ухаживала за нею. Подносила воду, поила собственноручно сваренными зельями, ночами не спала, приподнимала и держала больную, когда та заходилась в тяжелом кашле.
Только ничего не помогало. Дарволия медленно отходила. Черные кошки сидели под дверьми ее комнаты, человеческие глаза их были полны слез. Черный человек, спрятавшись в углу, ждал только полнолуния, чтобы забрать мольфарку.
— Колдунья она, потому и не может душа ее вырваться из тела, — говорила Агнешка.
— Сколько ж ей помирать? — удивилась Пирошка.
— Вот пока силу свою темную не передаст, не помрет. А и когда передаст, хорошо бы крышу разобрать, чтоб душа под нею не осталась.
— Как же в замке крышу разобрать? — всплеснула руками Пирошка.
— Никак. Оттого замки и полны призраками, — отвечала Агнешка.
— А кому колдунья силу-то передаст? — шепнула Пирошка.
— Ты, Пироша, глупая совсем? — Агнешка постучала себя по голове. — Знамо кому: графиньке нашей!
Однажды Дарволия очнулась.
— Ухожу я, госпожа, — задыхаясь, едва слышно проговорила она.
— Пожалуйста! — заплакала Эржебета.
— Круг… размыкается. Скоро совершится предопределенное.
— Все, кого я люблю, уходят, — прошептала графиня. — Миклош, Ференц, Урсула, теперь ты… Когда же моя очередь?
— Через четыре года, госпожа. Еще четыре года тебе терпеть… — угасающим голосом говорила Дарволия. — Всех схоронишь, разомкнешь круг, тогда уйдешь. А и после смерти не будет тебе покоя…
— Почему, Дарволия? Почему я?..
— Что на роду написано, добрая моя госпожа… Его отметина на человеческой душе — тяжкая ноша.
Эржебета зарыдала в голос:
— Но как же я без тебя, Дарволия? Как мне справляться? Страшно…
— Делай все, как я учила, госпожа. И следи за Чахтице. Теперь ты его хранительница.
— А если прекратить все?..
— Уже поздно, госпожа. Круг размыкается, Он идет за тобою. Раньше надо было. Теперь только ждать… Большая жертва ему нужна, очень большая. А что делать, я скажу… Наклонись ко мне…
Эржебета склонилась к лицу Дарволии, колдунья долго что-то шептала графине на ухо. Потом без сил откинулась на подушки и впала в беспамятство. Черный человек вышел из угла, навис над Дарволией. Мольфарка бредила, бормотала бессвязное. К утру она умерла.
С тех пор Эржебета стала сама не своя. Все металась по замку, прислушивалась к чему-то, присматривалась. «Большая жертва», — день и ночь звучали в ее сознании предсмертные слова Дарволии. Ему нужна большая жертва. Эржебета знает, что делать…