– Вы не имеете права, – медленно проговорила Толли Мьюн.
– Природа сатлэмского кризиса такова, что разрешить его можно только с помощью принципиально новых энергичных действий, – сказал Таф. – И я говорил вам об этом с самого начала.
– Может быть, – сказала она. – Ну и что? А как же свобода, Таф? Как же право на выбор? Может быть, люди нашей планеты эгоистичны, глупы и недальновидны, но они все-таки люди, Таф, такие же, как вы. Они вправе сами решать, иметь ли им детей и сколько. Кто вам дал право решать за них, черт возьми? Кто вам дал право стерилизовать наш мир? – С каждым словом в ней все сильнее закипала ярость. – Вы ничуть не лучше, чем мы, Таф. Вы всего лишь человек. Чертовски странный, будьте уверены, человек, но всего лишь человек – не больше и не меньше. Кто дал вам право распоряжаться нашим миром и нашей жизнью, как Бог?!
– «Ковчег», – просто ответил Таф.
Черныш, вдруг забеспокоившись, заерзал у нее на руках. Толли Мьюн опустила его на пол, не сводя глаз с белого бесстрастного лица Тафа. Внезапно ей захотелось ударить его, причинить ему боль, сорвать эту маску безразличия и самодовольства, оставить на нем какую-то отметину.
– Я вас предупреждала, Таф, – сказала она. – Власть разлагает, а абсолютная власть разлагает абсолютно, помните?
– Память мне не изменяет.
– Жаль, что этого не скажешь о вашей паршивой нравственности, – язвительно заметила Толли Мьюн. Черныш, сидевший у ее ног, заворчал, как бы соглашаясь с ее словами. – И какого черта я помогла вам сохранить этот проклятый корабль? Какой же я была дурой! Вы слишком долго один пользуетесь властью, Таф. Вы, наверное, думаете, что кто-то назначил вас Господом Богом?
– Назначают чиновников, – ответил Таф. – Богов, если они вообще существуют, выбирают с помощью других процедур. Я не претендую на роль бога в мифологическом смысле. Но все же я утверждаю, что я действительно обладаю властью, схожей с властью Бога, и я полагаю, что вы поняли эту истину давным-давно, когда впервые попросили у меня хлебов и рыб.
Толли Мьюн хотела ответить Тафу, но он поднял руку.
– Нет, пожалуйста, не перебивайте меня. Я постараюсь быть кратким. Мы с вами не так уж отличаемся друг от друга, Толли Мьюн…
– У нас нет ничего общего, черт бы вас побрал! – выкрикнула она.
– Мы не так уж отличаемся, – спокойно и твердо повторил Таф. – Вы когда-то признались, что не религиозны, я тоже не из тех, кто боготворит мифы. Я начинал как торговец, но когда я нашел этот корабль под названием «Ковчег», то обнаружил, что на каждом шагу меня стали преследовать образы богов, пророков и демонов. Ной и всемирный потоп, Моисей и его казни, хлеба и рыбы, манна, огненные и соляные столпы – волей-неволей я узнал все это. Вы говорите, что я объявил себя Богом. Я на это не претендую. И все же должен сказать: первое, что я сделал на этом корабле, – это оживил мертвого. – Он задумчиво показал на рабочую станцию в нескольких метрах от них. – Вон на том самом месте я и совершил свое первое чудо, Толли Мьюн. Более того, я действительно обладаю властью Бога и могу влиять на жизнь и смерть миров. Могу ли я, пользуясь такими божественными возможностями, отказаться от ответственности, от тяжкой ноши моральных обязательств? Думаю, что нет.
Она хотела ответить, но не смогла вымолвить ни слова. Он сошел с ума, подумала Толли Мьюн.
– Более того, – продолжал Таф, – природа сатлэмского кризиса такова, что она допускает лишь божественное вмешательство. Представим на минуту, что я согласился продать вам «Ковчег», как вы просили. Неужели вы действительно полагаете, что ваши экологи и биотехнологи, как бы они ни были опытны и преданны делу, сумеют найти ответ, который решил бы проблему вашей планеты на долгое время? Думаю, вы слишком умны, чтобы впасть в подобное заблуждение. Я не сомневаюсь, что эти мужчины и женщины (чей интеллект и образование намного превосходят мои), имея в своем распоряжении все ресурсы этого биозвездолета, конечно же, придумают множество гениальных вещей, временных мер, которые позволят сатлэмцам плодиться еще одно, может быть, два, а может быть, даже три или четыре столетия. И все же в конечном итоге эти меры тоже окажутся недостаточными, как и мои скромные предложения пяти– и десятилетней давности, как и все улучшения, которых достигали ваши технократы в прошлые века. Толли Мьюн, проблему населения, растущего в неразумной геометрической прогрессии, невозможно решить рационально – ни гуманными методами, ни с помощью научного или технического прогресса. Ее можно решить только с помощью чуда – хлебов и рыб, манны небесной и тому подобного. Дважды я потерпел поражение как инженер-эколог. Теперь я надеюсь одержать победу как Бог, так нужный Сатлэму. Если бы я и в третий раз подошел бы к вашей проблеме как простой человек, я бы опять ничего не добился. И тогда ее решили бы другие боги, более жестокие, чем я, – чума, голод, война и смерть. Следовательно, я должен отбросить на время свою человеческую природу и действовать как Бог. – Таф замолчал и, моргая, посмотрел на Толли Мьюн.
– Вы уже давным-давно отбросили свою человеческую природу, – набросилась она на него. – Но вы, черт возьми, не Бог. Дьявол – это может быть. Больной манией величия – это уж точно. Чудовище! Вы чудовище, а не Бог.
– Чудовище, – повторил Таф. – Несомненно.
Он моргнул. Его длинное белое лицо было, как всегда, неподвижно, но в голосе появились новые странные нотки, которых она никогда раньше не слышала, и это встревожило и испугало ее. Неужели он обиделся?
– Вы глубоко ошибаетесь, Толли, – возразил он.
Черныш тоненько, жалобно мяукнул.
– Ваш кот лучше понимает жестокую реальность, которая вас окружает, – сказал Таф. – Может быть, мне объяснить все сначала?
– Чудовище.
Таф моргнул:
– Вечно мои благие намерения недооценивают и встречают лишь незаслуженными обвинениями.
– Чудовище! – в третий раз проговорила она. Таф быстро сжал правую руку в кулак, потом медленно разжал.
– Очевидно, какое-то нервное потрясение резко сократило ваш словарный запас, Первый Советник.
– Нет, – ответила она, – просто это единственное слово, которое вам подходит, черт возьми.
– Несомненно, – сказал Таф. – В таком случае, раз я чудовище, мне и поступать следует как чудовищу. Учтите это, Первый Советник, когда будете принимать решение.
Черныш вдруг дернул головой и уставился на Тафа, словно увидел на его длинном бледном лице что-то, не видимое другим. Кот зашипел и попятился назад, густая серебристо-серая шерсть встала дыбом. Толли Мьюн нагнулась и взяла его на руки. Кот продолжал шипеть и дрожать.
– Что? – встревоженно спросила она. – Какое решение? Все решения приняли вы. О чем это вы говорите?
– Позвольте мне вам напомнить, что пока в атмосферу Сатлэма не выпущено ни одной споры манны, – сказал Хэвиланд Таф.
Она фыркнула:
– Ну и что? Вы же заключили эту паршивую сделку, мне все равно вас не остановить.