Отгадай или умри - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Симанович cтр.№ 19

Фима уронил голову на руки и зарыдал как ребенок, словно выплескивая со слезами весь страх, обиду, недоумение и отчаяние безвинно терзаемой души.

– Ну, успокойтесь, все, все, хватит, будьте мужчиной, – довольно жестко проговорил Тополянский, жестом показав Вадику, что, мол, надо чего-то накапать.

Вадик ушел на кухню и вернулся с валокордином, Фима послушно выпил и снова уткнулся в раскрытые, влажные от слез ладони.

Они сидели на скамейке в дальнем конце Филевского парка.

Не по-весеннему подсохшие, пустынные в этот будний день, неширокие аллеи стрелками разбегались в разные концы парка меж густо посаженных стволов. Деревья поглощали отдаленный уличный гул, воздух был чист и вкусен, где-то справа на макушке старого тополя распевался невидимый скворец.

Они молчали. Седой, с длинным прямым носом и бритвенно тонким разрезом рта курил, часто и как-то мелко сплевывая, словно сигарета была без фильтра и крошки табака застревали на губах. Лысый глядел прямо перед собой, моргая маленькими круглыми глазками, серыми, с зеленым отливом. Мощные плечи, короткий атлетический торс… Он трудился над жвачкой, широко открывая рот и чавкая, словно пережевывал упругий бифштекс.

– Толя, гадом буду, надо рвать когти, – нарушил молчание Лысый, не прекращая мучить свой «Орбит». – Пойми, густой замес. Баланда пересолена. Век воли не видать, такое мочилово никакой пахан не замотает. Я ж не вафел, масть просекаю. Толя, масти козырной у заказчика по всем карманам заныкано. Он точно на отмыв ставил. Может, и двойная стирка, может, и тройная. Гадом буду, после нас еще два-три таких же лоха в очередь на жмурки стоят и мандражат. Толя, тут крутой стремак…

Седой выстрелил сигаретой в кусты, застегнул верхнюю пуговицу черного кожаного пальто, поеживаясь от весеннего ветерка.

– Шурик, я тебя сколько раз просил говорить со мной на человеческом языке, а не гнать эту феню твою мерзкую: слушать тебя противно и понять невозможно. Хотя, – он безнадежно махнул рукой, – даже если ты по-русски начнешь изъясняться, все равно, кроме херни всякой, ничего от тебя не услышишь. Потому что был ты мудаком полуграмотным до зоны и остался таким. Ну что ты гонишь! Ты проверенный кадр, я тоже. За нами столько мокрых дел, что если бы хотели, давно бы уже, как ты выражаешься, отстирали. Мы профессионалы, Шурик. Работаем чисто и с гарантией. Не подводили ни разу. И эту операцию с водкой провели безупречно. Чего ты паникуешь? Бабки получил, живи. Только помни главное правило: не шиковать, не светиться, не болтать.

– Уеду я, Толик! Никогда не бздел, ты знаешь. Мне западло. А тут первый раз в мандраже. Вот нюхом чую. Мы же до этого дела кого работали? Серьезных деловых. Заказы понятные. А тут фраера лоховые. Почему бедные фраера за такие башли? И почему с такими понтами? Только один мал-мал упакованный, ну, с обстановочкой на хазе. Остальные – нищак, мышки голые. Но обрати внимание – один, который первый был, журналист из газеты. Я у него на столе визитку-то разглядел. А потом в газете прочитал про него. Может, и последний, который у бабы прятался, тоже из этих, из журналистов. Ту т политика, Толик, зуб даю! А это значит, что фраера в натуре серьезные, в большой игре.

Казалось, Седой слушал рассеянно, вполуха. На самом деле речь Лысого, не слишком оскудевшая блатной терминологией, вызывала у него определенные эмоции. Во-первых, Шурика было жаль. Десять лет знакомства, можно сказать дружбы, пять – совместной работы. Абсолютно свой в доску, опытен, чудовищно силен, и интуиция звериная. Обычно молчалив и спокоен. Сегодня исключение, подтверждающее это последнее его свойство: предчувствует, предощущает… Во-вторых, рассуждения Шурика были не столь уж наивны и разбередили какой-то смутный страх в душе самого Седого. Заказчик доверял ему всемерно и ценил очень высоко – в этом не было сомнений. Седой был надежен еще и в том смысле, что никогда не видел заказчика, не слышал его подлинного голоса и даже теоретически, под самой жуткой пыткой, не мог ответить на вопрос, где его искать.

Заказчик никогда не назначал свидание в одном и том же месте. Вначале был звонок, скорее всего c телефона-автомата. Ссылка на старого друга – подельника, почившего в лагерях от туберкулеза. Предложение встретиться вот как раз здесь, на этой скамейке. Голос явно искажен. На свидание никто не пришел. Седой собирался было уйти, но из-за широкого ствола старой сосны аккурат возле скамейки вдруг донесся голос, приглушенный, видимо, ладонью возле рта: команда не оглядываться, слушать внимательно и запоминать с лету. Сказанное было повторено еще раз, слово в слово. Седой цепко схватил устную информацию, со второго раза закрепил.

Следующая встреча случилась в Подольске. Тихий закуток за гаражами. Гонорар копейка в копейку под листом железа у заброшенного ржавого бокса. Очень хороший гонорар. Новое задание. Заказчик оставался невидимым, голос неузнаваемым. Потом другие места, даже города подмосковные. Ни одного сбоя, ни одной накладки, ни одного бакса недоданного. Но и Седой выполнял задачи безупречно. И что там говорить, Лысый был лучшим напарником, какого только можно было найти. Да-а-а, обидно и странно, но дело есть дело. Профессионал кончается там, где начинаются сантименты.

Седой приобнял помрачневшего Шурика за плечи, похлопал дружески.

– Ладно, братан, кончай нюни, получай бабульки, давай по маленькой за успех и разбежались.

Седой огляделся, хотя и знал, что в этот час вряд ли кто забредет в их укромный парковый уголок, сунул Шурику доллары, перетянутые резиночкой для волос. Тот, не считая, сунул их во внутренний карман куртки. Седой извлек из другого кармана бутылку коньяка и два пластиковых складных стаканчика. Это была традиция.

Седой налил Шурику и поймал его настороженный, колкий взгляд.

– Ты чо на меня зыркаешь? – Седой добродушно улыбнулся и, взяв бутылку за дно, слегка приподнял ее на уровень глаз, словно рассматривая содержимое на просвет. – Совсем параноиком заделался? Вон, блин, цианистый калий кусочками плавает. Сейчас жахнем за дружбу и вместе к отцу небесному за грехи наши тяжкие.

С этими словами, все так же улыбаясь, Седой налил себе и другу до краев, чокнулся с Лысым, продолжавшим глядеть на него с нескрываемым недоверием, и глотнул, смачно крякнув. Лысый сделал паузу, словно хотел убедиться, что глоток настоящий, и коньяк необратимо проник в организм напарника. Потом опомнился, подумал про себя, что, мол, совсем с катушек съехал – Толика подозревать, и тоже выпил одним глотком, громко выдохнув терпкий коньячный дух. Посидел несколько секунд, глядя на макушки деревьев, протянул пустой стаканчик корешу с намерением выпить по второй, но рука вдруг резко занемела, пропали ноги, помутилось в глазах, и последним взором, полным дикого недоумения, он попытался поймать взгляд Толика. Но тот смотрел себе под ноги. Он не хотел этого видеть. Ему было стыдно.

Когда тело Лысого стало заваливаться вперед, Толик подхватил обмякшего напарника, прислонил к спинке скамеечки, надвинул на его лоб, мгновенно покрывшийся испариной, свою серую кепку с мягким коротким козырьком, надел перчатки и вытащил из его карманов деньги, паспорт, ключи – все… Потом нащупал выпуклость на донце коньячной бутылки, нажал на нее от греха, чтобы хитрый, невидимый глазу механизм вернулся в прежнее положение. Он не знал, как устроена эта шпионская секретная разработка, какими джеймсы бонды отправляли врагов своих на небеса, но ему было наплевать. Он встал и быстро двинулся по тропинке в направлении к выходу из парка, ощущая мерзкий осадок на душе. Мерзкий, но не столь смертельный, как в этой бутылочке, с помощью которой он выполнил самое хитрое и коварное из убийств, когда-либо им совершавшихся.