Почему я разделил декурию именно так? Почему я оставил возле себя этих двоих, поведение которых меня настораживало? Один – резкий, иногда чертовски жестокий, даже к товарищам. Другой – слишком рассудительный, но тормозной, удивительно, как он закончил академию. Впрочем, начальник курса как-то жаловался, что вербовщикам приходится все тяжелее, особенно на других планетах. Ведь ни для кого уже не секрет, что аномалов давно вербуют не только в странах конфедерации, и не только на Тесее. Мы внешне слишком разные, чтобы всем быть благородными тесейцами.
Иногда я думаю, как это замечательно, что при поступлении мы сдаем на хранение лишнюю память. А интенсивный языковой гипнокурс уравнивает всех нас в правах. Мне и самому не слишком по нраву всякие смуглые или красноглазые личности, вроде погибшего Рыбы, пусть хранят боги его душу…
Покинув шагатель, я почувствовал себя беззащитным, как новорожденный котенок. На нас не должны были напасть, по крайней мере, в ближайшие минуты. Я вообще не ощущал сквозь толстые стены чужой мозговой активности, но это ничего не значило.
Старухи с хвостами не имели мозгов. Это не помешало им убить нашего Рыбу.
– Бауэр, возьми огнемет.
– Понял, исполняю.
– Мокрик, забери у Деревянного одну из картечниц, ему столько не надо. И гранаты.
Мы пристегнули оружие. Мокрик провел перчаткой по закопченной поверхности опознавательной пластины. Аварийная подсветка работала. К счастью, внешний контур не требовал специального пароля, люку оказалось достаточно идентификатора, вживленного в запястье скафандра. Автоматика комбината честно служила белому человеку.
Створка уехала в сторону, и мы вошли.
Шлюз заполнился дезинфицирующим раствором, затем жидкость с ревом всосало в трап, после нее с потолка полилась пена. Я вовремя вспомнил, что это надолго, и потому решил отвлечь парней полезной беседой.
– Мокрик, что ты там говорил насчет местных и неместных? Ну, ты вроде уверен, что туземцы не убивали патруль?
В эфире кто-то гнусаво захохотал.
– Господин декурион, пока не могу точно сформулировать, – Мокрик противно грассирует и плюется в собеседника, но сейчас-то он, к счастью, плевал в свое отражение в шлеме скафандра. – Однако налицо отсутствие целесообразности…
Кто-то из ребят фыркнул, нас ведь слушали все, но я приказал заткнуться. Мокрик вечно трепался, как будто читал наизусть учебник по философии, но среди его словесного дерьма порой попадались перлы. Я ведь тоже не такой медведь, каким иногда пытаюсь казаться. Я знаю, кого следует слушать, а кому лучше заткнуться.
– Отсутствие целесообразности, – повторил младший стрелок Бор. – Я хотел бы подчеркнуть, господин декурион, что логика и целесообразность в данном случае – разные понятия… Нападение на комбинат и научный центр могло быть лишено логики, с нашей точки зрения, но не с точки зрения местных. Их атака вполне могла быть оправдана причинами, о которых поселенцы даже не подозревали. Помните, например, как туземцы на Гамме Октавии вырезали несколько поселков после трех лет мирного сосуществования? Только потому, что у них наступил цикл жертвоприношения.
О трагедии на Гамме Октавии я прекрасно помнил. Там погибли двое моих старших товарищей по академии. Туземцы выкапывали коренья, пели песни и разрисовывали воздушных змеев, а всевозможные дурочки, студентки из университета искусств, слетались толпами, чтобы повосторгаться таким неожиданным сплавом или стыком искусств; понятия не имею, как правильно обозвать! Как же, удивительно раскрашенные змеи из страны Поющих Обезьян, расположенной на вулканическом архипелаге среди горячих морей! Невероятные узоры улыбчивых дикарей, яркие краски на самодельной бумаге, да и сами поющие обезьяны во влажных лесах…
Когда прошло три года, улыбчивые аборигены начали подготовку к красочному празднику. Оказалось, что раз в три года они чествуют Великого змея, того самого, ради которого они и запускают по ветру свои бумажные творения. Это известие осчастливило творческий мир. В горную долину, где готовилось торжество, ринулись сотни гражданских бирем с вдохновленными этнографами, антропологами и знатоками народных ремесел на борту.
В первую же ночь праздника Великого змея аборигены вырезали почти сотню студенток, художников, языковедов и прочих увлеченных личностей, это не считая персонала туристической базы и жителей агропоселков, изучавших поющих обезьян, которые совсем не обезьяны…
Я понял, на что намекал Мокрик. В городе Мясников тоже вчера могло начаться какое-нибудь приятное торжество, неизвестное нам.
Например, ночь хвостатых бабушек. Или ночь саблезубых цапель, питающихся человеческим мозгом…
– Эй, Мокрик, ты пытаешься оправдать этих уродов? – недобро окрысился Бауэр.
– Я их не оправдываю. Но у них, скорее всего, свои представления о добре и зле. Убивая наших антропологов, туземцы искренне верили, что творят добро.
– Командир, – позвал Деревянный. – Тут у меня хиленькая гипотеза насчет всех этих шуток. Как тебе такая мысль – чрезвычайно сильный очаг. Источник удален на десятки миль. Или сотни.
– То есть чертова планета придумала, как сопротивляться стационарным органам?
– Волкарь, я тоже не сторонник всей этой болтовни о «предразумной коре». Никакой разум не развивается без хватательных конечностей, это очевидно…
– Это очевидно всем, Деревянный, кроме академиков из Бюро развития. Но если в магме не прячутся коварные планетарные мозги, кто послал этих птиц?
– Волкарь, я пробежался по каталогу. Вчера в двадцать ноль три филиал Бюро в городе Висельников внес в каталог новый каприз, по классификации Марка Назона «Т-16»…
– Ого! Уже шестнадцатый в литере «Т»!
– Да, шестнадцатый. Но такого, как сегодня, раньше не было. В других городах мы быстро находили зачинщиков.
– Договаривай. Ты намекаешь, что мы ищем не там, где надо?
– Ты как-то подобрал верное слово, командир. Эксперимент. Короче, мой диагноз очень простой. Это не глюк, не дрессированные птицы с болот, и даже не каприз! Похоже, кто-то исследует, как долго мы протянем…
Я открыл рот и снова закрыл. Потому что… Кто их разберет, чем занимались тут умники из академии? Что они тут делали, на Бете Морганы, помимо добычи цезерия? Наверняка, они тоже были уверены, что несут свет, а чем все закончилось?
Экспериментаторы…
Я устал ждать, пока охранные системы комбината просветят нас своими лучами. Наконец, последнее чистящее средство навело глянец на наших скафандрах и словно нехотя, отъехала створка внутреннего люка.
Перед нами расстилался уютный холл, выдержанный в светлых пастельных тонах. На стенах – картины, на полу – мягкий ковер. Диваны, зеленые огоньки трех рабочих лифтов, подсвеченные указатели лестниц, изящная стойка администратора. Над стойкой – шесть объемных светящихся экранов, на которых постоянно менялись изображения помещений. Я успел увидеть внешний шлюз и дымящийся шагатель с погибшим клибанарием посреди аллеи.