— Я с Тарасовым в одном отделе, — проворчал грузин. — Никого я не покрываю, но мы тут такие же люди. Вы там позабыли, кто вы есть, за чей счет заборов понатыкали, так вот познакомьтесь с народом.
— Это кто народ? — вякнула наша певичка-«селедка». — Дядя, это ты народ? Мы своим трудом, честно дом строили, не то что некоторые!...
— Я к тебе, шалава, на «ты» не обращался, — отрезал грузин. Ружье он не опускал, продолжал целиться в Гришу.
— Это ты, птичка, стало быть, честно, а мы — воры? — засмеялись из толпы.
— Люся, я тебя умоляю... — накинулся на «селедку» ее хахаль. Он бросил свои канистры, пытался оттеснить певичку к гаражу, а может, и сам задумал свалить. Но «селедка» вырвалась и буквально потащила его за собой.
— Потому что! — визжала она, обращаясь к славянам. — Эти хоть строят, а вы? Вы привыкли все тырить, как при советской власти, да! Я знаю, у меня брат в вашем тресте работает. Вы прожираете деньги, которые на лагерь детский отпущены. Лагеря давно нет, а вы его по документам оформляете, налоги списываете! Пишете в документах, что дети оздоравливаются, а сами семейки на лето пристроили! Которое лето подряд! Эти руины давно должны были снести, а вы только пишете, что ведете демонтаж! Совсем обнаглели, на тачках родню сюда катаете, пионерские бараки вскрыли, общежитие устроили! В поселок люди отдохнуть от города приезжают... А кто вам разрешал кухню включать, котлы, водогреи? Электричество бесплатно палите, пирсы все своими бутылками загадили, костры жжете! Что, не так, что ли?!..
Я слушала ее бесполезный треп вполуха. По сути, «селедочка» была совершенно права, но сию секунду ее обличения пришлись явно не к месту. Я сама ненавижу, прямо трясусь вся, когда приходится сталкиваться с подобными типами. Я их называю «майонезные банки». Это потому, что они вечно таскали на работу в свои вшивые НИИ салатики в баночках. Они их жадно заглатывали, спрятавшись между приборами, так жадно, что лопатки ходуном ходили. А потом бежали баночки свои мыть, словно с анализом мочи в очередь к рукомойнику, и не дай бог разбить! Это ж орудие производства, в баночке сейчас чаек заварен будет, а там, глядишь, день и пролетел...
Я все это знаю и помню. Наша певичка в годы оные в люльке качалась, а Тамара уже вовсю родной НИИ и родную парторганизацию раскачивала. Пока «майонезные банки» между списанными осциллографами, ссутулясь, лопатками шевелили, я первый кооператив по художественному литью затевала... Но надо же, как девочка реально мыслит, неужели правы генетики, и ненависть к стадам лоботрясов передается и поколению пепси? Тогда нам, старикам, ексельмоксель, не страшно уходить!
Я подумала, родное сердце, есть что-то знаковое в сегодняшнем приключении. Словно с работы не уезжала, словно на двадцать лет назад откинулась. «Майонезные банки» встали нам поперек дороги. Это они, черви, придумали накручивать и останавливать счетчики, они растаскивали по субботам достояние родины по своим мизерным участкам, это они колебались до последнего, готовые лизать пятки любому режиму, рыцари долгополых халатов, магнитных шашек и сальных анекдотов...
Зато здесь они глотки рвут. Ой, я не могу! Ведь покусились на их святое, и затык не в воде, разумеется. «Майонезные банки» всегда бесятся, когда им указывают их законное место, в раздевалке, между старыми отключенными приборами...
Но поддерживать «селедку» мне было неинтересно. Гораздо интереснее оказалось следить за пальцами сержанта Комарова. Он как вырвался вперед при первом натиске, так и стоял, родимый, горбился слегка, но ни шагу назад. Руки заложил за спину и на ощупь набивал обойму «Макарова».
— А от вас, одна чистота?! — перебил «селедку» седой тощий мужик в кепке с эмблемой «Зенита». — Испражняетесь, поди, розами? Да от вас вообще не продохнуть! Все леса, все пляжи застолбили, простому человеку отдохнуть негде...
— Бухнуть вам, скотам, негде!
Бедненькая Тамара Маркеловна чувствовала приближение теплового удара. В ушах звенел колокол, все настойчивее и чаще, с периферии зрения наползали темные круги. Внезапно я пожалела, что пистолет Комарова не у меня в руках. Комаров вел себя как-то подозрительно тихо. Топтался на месте, глядел себе под ноги, как застигнутый за подглядыванием детсадовец. Если бы его пушка оказалась у меня в руках, я бы перемирию живо положила конец.
Дело в том, что мы уже не могли так просто отступить. Это походило... Ну, я не знаю, на встречу двух ветвей эволюции, что ли. Молдаване вооружились дубинами с торчащими гвоздями, камнями, у некоторых были ножи. Русские, или кто они там, все равно держались особняком, но именно среди них находился мужчина со вторым ружьем.
У нас просто не оставалось выбора. Сегодня они сидят тихо на кухне, а завтра осмелеют и попрут в поселок. Если грызунов не придавить сегодня, завтра, родное сердце, они не подпустят тебя к твоей же тарелке...
Дело пахло кровью, черт подери!..
— Ну, шабаш! — произнес Комаров, спуская курок. Двоих он завалил с ходу, молоденьких мальчиков, оба так и отлетели. Один спиной на щит навалился, проломил, кровища хлынула. Второй согнулся, скорчился. Только после этого остальные бросились бежать. Кто подурнее — те в дом ломились, а трое или четверо — в стороны прыснули.
Эти и спаслись.
В ответ бухнуло ружье. Ой, я не могу, ну почему дуракам везет? Комаров уцелел, а молоденький нефтяник рухнул замертво. «Селедка» Люся тут же выдала сотню децибелл, повалилась на муженька сверху, театрально и трагично. Это что-то, я ей почти поверила; если бы она еще ручки на отлете не держала, маникюрчик бы от крови не берегла, так полный Шекспир бы приключился!..
— А-аа, суки! — Жан ловко присел на коленку, шарахнул, но не по убегавшим шабашникам, а куда-то в глубину крыльца, под навес.
Тот парень, что упал, еще ножками сучил, руками под себя греб, а сам мои глаза поймал, оторваться не дает. Огромные глазищи, черные, и слезы текут...
Я близко от него остановилась, сама хочу упасть, залечь хочу, а некуда приткнуться. Там поле ровное, из бетона. Я, кажется, закричала, или другие девушки помогли, точно не скажу.
Седой «зенитовец» в комбезе на голое тело, он первый назад к двери бросился и получил пулю в спину. Я впервые такое увидела, как в кино показывают, когда со спины у человека дырочка махонькая, а с той стороны — как плеснет...
Седой взмахнул руками и повалился ничком, на приятелей своих. Слева от меня орали, это Жан бежал и Гришка, они стрелять сразу не хотели, это точно! Они орелика нашего остановить хотели, но поздно уже было останавливать...
Это что-то с чем-то, как сержант палил! Он палил по забитому досками окну, потому что между досок дуло высунулось. Видать, туда грузин с пушкой отступил, в фойе, и за окном спрятался. Тут меня прямо чуть не стошнило, потому что ружье из окна в меня конкретно нацелилось — и как бахнет! Прямо над маковкой просвистело!
— Бей их, бей! — Группа отважных, но неразумных шабашников предприняла попытку зайти с фланга. Они швырялись увесистым, поранили Белкина немножко, Мартынюку бровь рассадили, но тут Жан развернулся и прострелил двоим ноги.