Сам себя Стас называл продюсером, но Анфиса плохо
представляла, что и кого он продюсирует. Первое время Анфиса ходила с ним
вечерами. Но ей ужасно не нравились вульгарные малознакомые девицы, которые тут
же висли на ее мужа, визжа и изображая неземную радость. Не нравилось ей, что
каждый встречный-поперечный, даже незнакомый, вместо того чтобы просто
поздороваться, тут же норовит полезть целоваться. Не нравился шум, слишком
громкая музыка, пустые разговоры, жаргонные словечки. Ей жалко было времени,
проведенного в душном, полутемном, прокуренном зале, где люди совершенно ничего
не делали – не ели, не танцевали, не разговаривали, а только сидели, лениво
перебрасываясь пустыми фразами, прикуривая одну за другой сигареты. Ей хотелось
домой, где все такое удобное, свое, где так приятно почитать под старой лампой
с зеленым абажуром, где тихо и папа за стенкой. Стас же такое
времяпрепровождение называл прозябанием.
Они не ссорились – Стас всегда был весел и приветлив. Отец
помалкивал, но Анфиса видела, что он не одобряет ее мужа.
Денег Стас в дом приносил мало – только расписывал, какие у
него намечаются грандиозные проекты, нужно просто немного подождать. Она не
слишком настаивала, привыкла жить скромно. Однако пару раз нашла на его рубашке
посторонние длинные волосы, и пахло от Стаса не чужими духами, а чужим телом,
что, разумеется, гораздо серьезнее. И даже как-то в ресторане подвыпившая
малознакомая девица указала ей пассию Стаса. Она так и сказала – нынешняя
пассия. Значит, была прошлая и будущая тоже будет.
Анфиса восприняла все довольно спокойно. Однако нужно было
поговорить.
Стас не подкачал. Он нисколько не смутился и не думал ничего
отрицать. Ты не понимаешь, говорил он, это такая жизнь. Не нужно придавать
этому большого значения, лучше вообще про это не думать. К этому все относятся
легко, так что не стоит быть занудой.
К своему удивлению, Анфиса махнула рукой на инцидент. К тому
времени она перестала бывать в компаниях, они осточертели ей до тошноты. Так
какая разница, чем там занимается ее муженек?
Приехала Лидка Федоскина, они столкнулись, как обычно, во
дворе, Анфиса познакомила ее с мужем. Он Лидкой заинтересовался, потому что та
вывалила кучу интимных московских сплетен. Лидкина бабушка умерла, и она
оформляла бумаги на здешнюю квартиру. Лидка торчала в Питере дольше обычного, а
Стас стал бывать дома еще реже. Анфиса не очень над этим задумывалась,
поскольку папа стал прихварывать, и нужно было убедить его лечь на обследование.
Так продолжалось несколько месяцев, пока Анфису не
остановила во дворе дворничиха тетя Люба и, пользуясь тем, что знала Анфису с
детства, не раскрыла ей глаза. Оказывается, Стас давно уже живет с Лидкой
Федоскиной, сказала тетя Люба, весь двор это знает, потому что они не
скрываются и даже занавесок не задергивают по вечерам, так что сосед напротив,
одинокий пенсионер, купил бинокль и смотрит бесплатное эротическое шоу, а потом
пересказывает все бабкам на лавочке. А Лидка квартиру продавать передумала. Так
что, если Анфиса не прекратит это безобразие, жильцы будут жаловаться в
домоуправление.
Бинокль Анфису доконал, на душе было отвратительно и стыдно
перед отцом. Стаса она выставила вон, дождавшись, когда отец ляжет в клинику.
Скандала, правда, не было – очевидно, Стас имел виды на Лидку Федоскину, хотел
переехать в Москву. Но ничего у него не вышло, Лидка сдала квартиру армянину с
большой семьей и отбыла в Белокаменную. Через некоторое время стало известно,
что армянин квартиру выкупил, с тех пор Лидка больше не появлялась.
Не успела Анфиса опомниться после разрыва, как тяжело
заболел отец. Тогда вообще стало не до мыслей. А уж когда он умер, тоска
навалилась с новой силой. Она нашла заветный номер и отправила сестре сообщение
про смерть отца. Ответа от Алисы она не получила. И тогда начались кошмары.
Кроме основного, постоянно возвращавшегося, про бесконечный
коридор и одинаковые зеленые двери, часто повторялся еще один.
Она в своей собственной прихожей, напротив – две двери в
комнаты. Ее дверь открыта, в окно светит солнце, и легкий ветерок колышет
шелковую золотистую занавеску. Она подходит к двери отцовской комнаты, замирая
от страха, как делала это наяву во время болезни отца. Долго стоит, держась за
ручку, потом делает над собой усилие и толкает дверь. Дверь не поддается, она
пугается еще больше, сообразив, что отец заперся изнутри и теперь она никогда
дверь не откроет. Она налегает на ручку всем телом, стучит в дверь ногой, и
вдруг отломившаяся ручка оказывается у нее в руках. В отчаянии она бросается на
дверь, как на амбразуру, и дверь неожиданно поддается.
Но там, за дверью, оказывается совсем другая комната. Нет
знакомого широкого окна с балконом, нет полированной стенки, купленной еще
матерью, нет круглого стола, заваленного разными инструментами и
деталями, – отец до болезни любил мастерить. Вместо просторной комнаты
Анфиса видит крошечное помещение с маленьким окном и двумя бархатными
диванчиками по сторонам. Под окном столик, на нем пустая бутылка от спиртного…
«Да это же купе в СВ!» – мысленно ахнула Надежда, но не
стала перебивать Анфису.
На диванах разобраны постели, одна пустая – смятые простыни,
бесформенный комок одеяла, на другой – безжизненное тело. Но не отец, нет, тело
принадлежит женщине в красной ночной сорочке. Анфиса делает шаг вперед и видит,
что сорочка красна от крови. Лица женщины она не успевает разглядеть, потому
что зажмуривает глаза от ужаса и делает шаг назад. Чтобы уткнуться спиной в
запертую дверь…
Надежда молчала, пораженная тем, как верно девушка описала
смерть собственной сестры.
– Что же было потом? – наконец разлепила она губы.
Потом снова появился Стас и отвел ее к психиатру. От
таблеток кошмары не то чтобы прекратились, стали более смазанными и
расплывчатыми.
Но прошлой ночью все повторилось опять, с ужасающей
четкостью. Обычный кошмар, только закончился не так, как всегда. Эти руки
убийцы на ее горле, а потом ужасная боль вот тут, возле сердца…
И чувство немыслимой, непоправимой потери.
Она поняла, что с сестрой случилось что-то ужасное.
– И, как оказалось, ты была права, – вздохнула
Надежда. – А как ты очутилась возле того дома, где был офис твоей сестры?
– Я не знала про офис…
Она так и не уснула до утра, а потом не находила себе места.
На работу не пошла, она просто не могла представить, что нужно идти в
издательство и сидеть там восемь часов перед компьютером, правя чужие тексты.
Она беспрерывно звонила сестре на мобильник, чужой голос отвечал, что абонент
выключен. Тогда, едва не сойдя с ума от беспокойства, она решилась и набрала номер
матери. Долго никто не брал трубку, наконец мать ответила очень раздраженно,
что слушает.
– Мама, это твоя дочь, – дрожащим голосом начала
Анфиса.
– У меня нет дочери! – крикнула мать. – После
того, что ты наговорила Жоржу…