Девочка поняла, заторопилась:
– Инга Извольская, «Шантарские губернские ведомости»…
Вот, пожалуйста…
И сунула ему закатанную в пластик карточку с фотографией –
судя по суетливости и некоторой робости, сия аппетитная персона в журналистике
делала первые шажки: топ-топ, топает малыш… Но до чего сексуальный малыш, ага,
и глазками играет вполне профессионально, и поза грациозности не лишена…
Закинуть удочку, а?
Смолин, добросовестно, демонстративно почесав в затылке, ухмыльнулся
еще обаятельнее:
– Давно?
– Что, простите?
– Давно изволите украшать своей персоною средства
массовой информации? Что-то я вас не припоминаю, а ведь такую девушку однажды
увидевши, не забудешь…
– Я недавно… После универа…
– Ясно, – сказал Смолин. – Вот только тут
написано… Вовсе не «Инга Извольская», а «Софья Лесникова»…
– Вы же понимаете, псевдоним… Так красивее, законы
жанра…
– Жаль, право, – сказал Смолин. – Лично я Инг
встречал много, а вот с красавицей по имени Софья в жизни не знакомился, нет,
серьезно…
– Ой, да такое старомодное и нелепое имя…
– Ну, это дело вкуса, – сказал Смолин, возвращая
Инге-Сонечке ее аусвайс. – Я по паспорту тоже, знаете ли, черт-те что…
– Это как? – моментально поинтересовалась она
довольно-таки цепко (ну, не вовсе уж наивная, соображает).
– Да так, пустяки… – пожал плечами Смолин. –
Итак, что же вас в наше скучное заведение привело?
– Я бы хотела сделать репортаж… Понимаете, Василий
Яковлевич (шустренькая, с первого раза запомнила, как Гоша к нему обращался…
или наводила уже справки?), антиквариат – ужасно интересная тема…
– Надо же, а я и не знал…
– Шутите?
– Нисколько. Мы – люди невероятно скучные, серые,
торгуем себе помаленечку…
– Но у вас же столько интересных вещичек… – она
оглядывалась с неподдельным любопытством свежего человека, со стариной прежде
не особенно и сталкивавшегося. – Вот только простоватые они какие-то… Я
слышала, есть коллекции старинного оружия, ювелирных изделий, всего такого… Вы
мне не дадите адреса и телефона каких-нибудь коллекционеров?
Смолин не то что вздохнул про себя уныло – форменным образом
взвыл…
Голову прозакладывать можно, что эта лапочка – ничья не
подсадка, не подстава. Она по жизни такая дурочка, вот и все. Подобные
ясноглазые Манюни в антикварных магазинах появляются достаточно регулярно – и
нет у них других замыслов, кроме как и в самом деле сделать убойный репортаж,
желательно с убойными фотографиями. И невдомек этим труженицам пера, что серьезный
коллекционер конспирируется почище Штирлица и к публичности стремится еще
меньше, чем резидент российской разведки в каком-нибудь Копенгагене – а уж
особенно собиратели холодняка, ювелирки, вообще чего-то дорогого … Единственный
известный Смолину пример – когда «папаша» Алисы Селезневой, то бишь фантаст
Булычев, в своих мемуарах откровенно засветил собственную нехилую коллекцию
наград и головных уборов посредством откровенных фотографий – но, быть может,
классик жанра уже в легоньком маразме пребывал, люди стопроцентно вменяемые так
не поступают…
– Я совершенно точно знаю, что хороших репортажей про
антиквариат много лет как не было, – сообщила Инга. – Говорила с
коллегами, телевизионщиков расспрашивала, никто даже не припомнит…
«Не удивительно, – подумал Смолин. – Мы ж все – в
твердом уме и здравой памяти, не Булычевы, чай…»
– Ага, – сказал он весело. – Вы, стало быть,
хотите свое имя обессмертить звонким репортажем?
– Ну, не обессмертить, конечно… Но тема-то
интереснейшая.
– Да уж… – проворчал Смолин. – А были ли вы…
– Да я везде уже была! – с неприкрытой грустью
поведала очаровашка. – В «Дукате» со мной вообще не разговаривали, там
сидел какой-то звероватый дед…
«Ну да, – констатировал Смолин. – На Фомича
напоролась, он в таких случаях поступает решительно. А Леши не было, иначе Леша
непременно попытался б тебя, аппетитную, склеить, задуривая головенку
красивыми, но банальными россказнями… Он вас таких этим макаром с полдюжины уж
опробовал…»
– «Эльдорадо», – сказал он деловито.
– Ой, да там только шутили и уворачивались… Во
«Фрегате» со мной вообще разговаривали как с деревенской дурочкой или малым
ребенком, а в «Раритете» вылез какой-то проспиртованный субъект и с ходу
принялся в сауну звать…
«В очередном запое Врубель-Рубель, – отметил
Смолин. – Учтем, запомним…»
– Что ж не пошли? – спросил Смолин, всем видом
показывая, что пошловато шуткует, и не более того.
– С таким? – девушку натурально
передернуло. – Нет уж, увольте! Лапать даже пытался…
– Мужчины его поймут, – сказал Смолин.
Она сердито сверкнула глазами:
– Тоже в сауну звать будете?
– Ну что вы, – сказал Смолин. – Мы, старые
педофилы, гораздо скромнее в потребностях, максимум – в кафе… В кафе-то
пойдете? Без задних мыслей?
Она глянула кокетливо:
– Может быть… Если и вы мне пойдете навстречу. Но я ж
вижу, что вы тоже начинаете…
– Ладно, – сказал Смолин, отступил на шаг и поднял
лакированную досточку на шарнире, преграждавшую вход за прилавок. –
Заходите. Коли уж вы всех обошли и ничего не добились…
Он видел краем глаза, что Гоша взирает на него осуждающе –
но предпочел этого не заметить. Он и сам не понимал толком, чего же именно
добивается: то ли проверить эту кису на моральную устойчивость и в случае чего,
простите за цинизм, отодрать со всем усердием, то ли… Порой ему приходило в
голову, что не мешало бы обзавестись собственным каналом в средствах массовой
информации: мало ли что может случиться, мало ли какие коллизии возможны, порой
необходима как раз не конспирация, а огласка – в наши-то путаные времена, когда
СМИ, хвостом их по голове, сплошь и рядом способны быть оружием, и даже не за
деньги их можно купить, а втемную использовать… Давно об этом идут разговоры
среди своих, но реально никто и пальцем не пошевелил… быть может, пришла пора?
В кабинете у него не должно быть ничего предосудительного –
а потому Смолин, не колеблясь, повел Ингу именно туда, любезно придвинул
кресло, поинтересовался:
– Коньячку хотите?
– Что, вы тоже начинаете? В «Раритете» мне водку
предлагали из какой-то жуткой бутылки…
– Ну, у меня-то бутылки не жуткие, вполне гламурные…
– А потом? Куда позовете?
Смолин тяжко вздохнул – очень даже театрально, протяжно,
старательно – и подошел к ее креслу:
– Бог ты мой, а вам не приходило в голову, милая Инга,
что вы просто-напросто по-человечески понравились дурному, романтичному
старику?