Стыдные подвиги - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Рубанов cтр.№ 40

Чай с шоколадом пью уже не на кухне, перехожу в комнату. Мебели не имею, матрас лежит на полу, тут же — духовная пища, книги. Чашку ставлю на спину второго тома сочинений Бунина. Но читать не хочется сегодня.

Все лето работал с утра до ночи, уставал, но в октябре строительный сезон официально закончился, и теперь мои вечера свободны. Голова странно свежая, извилины гудят, требуют нагрузки. Выкуриваю сигарету. Пепельница тоже рядом, на спине Бродского. Они все тут — Бродский, Бунин, и старик Чосер, и Высоцкий на пяти компакт-дисках, и похищенный из квартиры родителей Пушкин Александр Сергеевич. Встаю, скривившись от боли в спине (третьего дня повредил, таская баллоны с газом), выключаю свет, грубо хлопнув по клавише, как бы отвесив пощечину этой угрюмой квартирке, и хожу — из темной комнаты в темную кухню, потом назад. Постепенно появляется что-то, сначала ритм и гласные, — мычу, кивая головой. «И-и-и, ы-ы-ы». Челюсть, я знаю, в этот момент у меня расслаблена и отвисла, глаза полуприкрыты. Легкий озноб. Шаги неверные, лунатические, плечом могу задеть стену или дверной косяк. Складывается постепенно, разматываясь наподобие клубка, от середины к началу и концу:

Кидайте в него корками дынными

Секите его кнутами длинными

Поите его горькою водкою

Только дайте минуту короткую

Пишите имя его чернилами синими

Рисуйте лицо его длинными линиями

Бейте его камнем по темени

Только дайте минуту времени

Пытайте его дыбою

Питайте его рыбою

Пустите ему кровь алую

Только дайте минуту малую —

и так далее.

Когда все заканчивается, сижу на матрасе, безмолвно, некоторое время. Потом повторяю, вслух, но почти шепотом.

Не себя имел в виду, когда сочинял; другого парня, воображаемого. Может быть, старого друга, убитого давным-давно, в позапрошлой жизни, еще в мезозойские времена, когда в московских подворотнях могли проломить голову за десять долларов.

Складывать стихи про себя самого — глупо; всегда интереснее придумать воображаемого чувака, имеющего определенное сходство с реальным автором, однако другого, более экзотического, ловкого и мудрого. Кому нужен реальный автор? Нехай он угрюмо катает кровлю и жрет шкварки. А его персонаж — легкий, яростный, небрежный и прекрасный — пусть сверкает сообразно логике искусства, существуя только в пространстве стиха, и нигде больше.

Их уже почти три десятка, если начать читать вслух — уйдет примерно полчаса. И еще пять песен. Песни возникают очень редко, и в этом нет никакой системы. Был период — за четыре года ничего, а потом в неделю сложил три песни, одна вышла неудачной, зато две других как будто существовали всегда. Очень простые и красивые. Со стихами яснее: они возникают три-четыре раза в год.

Не записываю. Все предназначено исключительно для чтения вслух. Записывают плодовитые поэты, сочиняющие обильно и регулярно, а для меня каждый стих — как новогодний подарок: это тебе, будь счастлив.

И я счастлив.

Несколько коротких стихотворений можно привязать к мелодиям и сделать песни, — но то будут ненастоящие песни, искусственные. Песня тоже должна сложиться целиком. Каждая из тех пяти — настоящих — сразу зазвучала в голове, с нужными интонациями.

Вот те водка, вот те шмаль,

Вот те правая педаль,

Я поеду, я помчуся

В необъятЫную даль.

Пою. Потом замолкаю. Спев песню, хорошо несколько минут помолчать. Лежу, не зажигая света, вяло размышляя о перспективах.

Крыша, где я провел сегодня весь день, — последний в этом году объект. Зимой работа тоже будет: наша бригада займется сбиванием сосулек. Борьба с сосульками — выгодный бизнес, город Москва неплохо оплачивает очистку крыш и удаление наледей. Кормилец Леня уже предупредил: никто из нас не останется без дела. Но я не уверен, что хочу продолжать.

Ни в чем не уверен, ни в будущем, ни в настоящем, — не знаю даже, как распорядиться сегодняшним вечером.

Можно поехать к друзьям; я уединен, но не одинок, у меня есть товарищи.

Можно позвонить Асе, она хорошая девушка и помогает мне выживать сексуально.

Можно взять бритву, лечь в теплую воду и вскрыть вены.

Можно вернуться к жене и сыну.

Или вообще ничего не делать, никому не звонить и никуда не возвращаться.

Несколько минут лежу недвижно, а потом хихикаю от восторга, который медленно уходит, оставляя едкое послевкусие, и резко встаю, гимнастическим движением подогнув к голове колени. Я знаю, как проведу остаток вечера. Это пришло извне, подобно стихам. Врубаю верхний свет, выдвигаю из-под стола коробку, раскрашенную ярко, словно парус виндсерфера, и вытаскиваю пластмассовый вездеход. Подарок сыну на день рождения. Огромная игрушка достает мне почти до колена. Специально купил большую, мощную, чтоб ребенок не гонял ее по квартире, надоедая матери, а шел на улицу — сам развлечется и друзей позабавит, да и понты перед ними кинет. В восемь лет бывает полезно кинуть понты.

Проверяю аккумуляторы и пульт, выдвинув антенну и мгновенно вспомнив Чечню. У ярко-желтого пластикового монстра даже есть фары! Подхватываю агрегат за передний бампер, выхожу. В лифте на меня весело смотрит юная, очень худенькая девочка, соседка с восьмого этажа. Я улыбаюсь. Понятно, что отцы покупают игрушечные машины не только для своих малолетних сыновей, но немножко и для себя тоже.

Пульт, размером с том Бунина, не влез в карман, держу его под локтем. Надвинув капюшон — дождь снова сеет, жесткий, но не злой, — пересекаю полутемный, в лужах и ямах, двор, перехожу дорогу. За ней начинается широкая набережная, нечто вроде благоустроенного парка вдоль реки, со скамейками и дорожками. В хорошую погоду скамейки все заняты, а сейчас темно, холодно и мокро, желающих отдыхать на свежем воздухе нет. Теперь, когда осталось только устроиться поудобнее, я не спешу. Иду вдоль железобетонного парапета, — за ним черная гладь реки, еще дальше — противоположный берег, густо мерцают огни. Те самые, которые «окна жолты». Здесь царит настоящая городская тишина, то есть шум машин никуда не делся, но отодвинут на периферию внимания, и когда я прикуриваю сигарету — слышу не только щелчок зажигалки, но и бодрое гудение язычка пламени.

На одной из скамеек все-таки сидят: целая команда, звон бутылочного стекла, мат, звуки плевков. Это местное население, братеевские аборигены, американцы называют таких «уайт трэш», но я уважаю трэш-эстетику, в ней есть своя правда, и, когда слышу обрывок разговора, получаю подтверждение: нормальные ребята, свои, не совсем дикие, «…потому что это, бля, не по-людски, — хрипло урезонивает один трэш-мэн другого трэш-мэна, — и не просто, бля, не по-людски, а еще и не по-пацански, это я тебе как пацан говорю, понял? Не просто типа как твой близкий, а как пацан — пацану…»

Мне хочется сесть на соседнюю лавку, запустить пластмассового зверя, чтоб ездил на виду у них, чтоб мы все развлеклись. Например, я попрошу у них закурить, и нажатием кнопки на пульте подгоню вездеход к ногам трэш-мэнов. Они положат сигарету в кабину, и машина привезет груз ко мне. Это будет смешно и сердито. Но вдруг вся компания почему-то снимается с места — сунув руки глубоко в карманы, энергично удаляются, даже не взглянув на меня. Видимо, вызваны друзьями на важное дело — морду кому бить, вступиться за чью-то честь пацанскую.