Стыдные подвиги - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Рубанов cтр.№ 2

У Степы и Влада отцы тоже дипломаты. Но они не умеют избегать конфликтов. Степа обязательно дерется раз в неделю. Три дня назад подрался с Филом из первого отряда; Фил ему навешал. А Влад вообще агрессивный малый, но при этом хитрый, мужиков из первого отряда никогда не задирает, в основном — малолеток, кто послабее, из четвертого, из пятого. И обязательно на глазах у баб. Плечи расправит — и позирует. Получается плохо, малоталантливо, и бабы — кто поумнее — это чувствуют, поэтому Влад у баб не имеет успеха.

Я вздохнул и подумал, что можно бы уже и заснуть; но спать не хотелось.

Кому хоть раз удалось заснуть в десять часов вечера, в июле, в Крыму?

У меня с бабами вообще не получалось. Еще до лагеря все было понятно. А здесь, в Евпатории, пришлось укрепиться в этой прискорбной мысли. Вчера в кино, на лавке за нашими спинами, сидели две интересные, из первого отряда, и когда погас свет, они очень нежно попросили нас немного подвинуться. Лом хладнокровно сказал: «Okey, young ladies, no problem», — и сместился в сторону, а Влад прошептал: «Если есть желание, можете сесть к нам на колени», и девчонки корректно отказались; но когда я, идиот, зачем-то решил тоже поиграть в эти игры, обернулся и добавил: «Кстати, да! Так будет все видно!» — обе они вдруг презрительно вскинулись и едва не хором предложили мне побеспокоиться о своих ушах. «Они весь экран загораживают», — враждебно сказала первая, в белоснежных шортах, а вторая молча щелкнула по правому моему уху твердым взрослым ногтем.

Я не был оскорблен, я был опечален. Зачем они так со мной, думал я. При чем здесь уши? Да, они большие и торчат, но ведь есть и достоинства, которые, при близком контакте, могут заменить и нивелировать недостатки. Смотреть надо не на уши, а на то, что между ними. Да, не красавец, не обаяшка, но и не урод, а если совсем начистоту — любую, самую гордую и требовательную, самую капризную, я готов бросить в бездонные глубины моего внутреннего мира и там, в центре разноцветного космоса, предъявить бесчисленные, не имеющие аналогов сокровища. Острота моего ума невероятна, таланты многочисленны, эрудиция громадна. Я сочиняю песни, стихи, рассказы. Я уже опубликован в городской многотиражной газете и состою в переписке с редакцией журнала «Юный техник». Я играю на гитаре, включая обычную, а также электро- и бас-гитару, я читал Фолкнера и Камю. Прошлым летом, в деревне у бабки, я собственноручно пытался изготовить скрипку: две недели ушло на вырезание из соснового бревна двух заготовок для верхней и нижней дек, работа не прекращалась ни на час, если Гварнери и Страдивари смогли — значит, и я смогу; и только приезд отца, практичного и радикального человека, который, не разобравшись, выбросил детали на помойку, помешал мне восторжествовать, ибо найден уже был и самоучитель, и подставка под струны, и самые струны, и гриф, и колки для грифа, и смычок, и канифоль для смычка даже.

А фотоаппарат? А портреты одноклассников, сделанные прямо на уроках физики и алгебры? А фокусы с фотобумагой, которая специально засвечивалась с положенным поверх трафаретом, чтобы потом на благородном фоне цвета слоновой кости появился темный силуэт лошади, или парусного фрегата, или собственной ладони с бескомпромиссно расставленными пальцами, или просто — замысловатое абстрактное пятно с волшебно размытыми краями? А второй, черт побери, взрослый разряд по волейболу? А сборник Высоцкого «Нерв», полностью переписанный от руки печатными буквами через фанерную рамку, в точности так, как это делал ослепший автор недурно написанной повести про закалившуюся сталь? А пластинка-гигант со стихами Вознесенского, выученными наизусть, включая интонации и характерное для настоящих поэтов соблюдение авторского, неповерхностного ритма каждой строфы? И что, эти вот интимнейшие и сложнейшие истории, этот опыт прогрызания своего личного канала, снаружи — к самой сердцевине мирового духа, туда, где покоятся в сахарной мякоти семена будущего, эти вот события, эти моменты восторга перед чудесами Вселенной оказываются менее важными, нежели большие оттопыренные уши?

Нет, девочки, лучше я побуду без вас, пока не найдется одна, которая всё поймет и оценит.

По вечерам строились планы, кого идти мазать зубной пастой — своих ли женщин, из второго отряда, либо чужих, из третьего или даже первого. Правда, мужики из первого отряда несколько раз давали понять: женщин из первого отряда мажут только мужчины из первого отряда. Но мне было все равно, каких женщин мазать, я жаждал самого факта.

— Надо подождать хотя бы два часа, — сказал Влад. — Чтоб вожатые тоже заснули.

— Значит, будем ждать, — сказал я.

Лом зевнул.

— Тогда толкнете меня, — сказал он. — Когда соберетесь. А я посплю.

— Ни фига, — возразил я. — Это нечестно. Мы не спим, и ты тоже не спи. Кто выдержит и не уснет — тот идет. Кто не выдержит, тот не идет.

— Логично, — ответил Лом, не глядя на меня. — Уговорил. Никто не спит, все идут мазать баб. Через два часа.

Из всей нашей команды только я умел критиковать лидера. Лому нравилась моя прямота. Лом был красив, широкоплеч и умен — элита, белая кость, сливки общества. Я последовательно учился в трех больших провинциальных школах — и нигде не видел юношу столь удивительных достоинств. Однако Лом, как всякий представитель элиты, привык к подобострастию со стороны сверстников и скучал по обычным приятельским отношениям; он выделял меня. Я держал себя с ним на равных, я мог даже прикрикнуть на чувака из элиты.

— Тогда, — предложил Влад, — давайте разговаривать. А то не выдержим. Кто смотрел фильмы с Брусли?

— Я смотрел один, — ответил Степа.

— И я смотрел, — ответил Лом. — И что?

— У нас дома была кассета, я половину посмотрел, а потом отец отдал кому-то… Чем закончилось — до сих пор не знаю.

Лом опять зевнул и спросил:

— А начало? Про что там было, в начале?

Влад перевернулся набок.

— В начале он приезжает к себе в родную деревню — его там встречают, кормят, поят, праздник и все такое… Спать укладывают. Утром он просыпается, в доме — тишина. Встает, идет по коридору, видит дверь, а из-под двери — кровища течет. Он открывает дверь, а там все мертвые. Он дальше идет, вторую дверь открывает — там тоже все мертвые. У кого горло перерезано, у кого финка в сердце. Он, короче говоря, все двери выбивает — везде одни мертвецы. И его отец, и мать, и братья, и невеста, все. И он начинает искать, кто это сделал…

— Нет, — без интереса ответил Лом. — Это я не смотрел.

— А ты какой смотрел?

— Я смотрел, где ему в самом начале учитель вешает на шею такой особый амулет, на шнурке, и говорит: Брусли, запомни, тебе драться нельзя. Запрещаю. И этот амулет — специальный, в общем. В нем внутри хранится твой запрет на драки. Кто бы ни пытался с тобой начать драку, кто бы ни провоцировал тебя или твоих друзей, или кого еще, — возьмись рукой за амулет и, в общем, сразу успокоишься…

— Подождите, — перебил я. — А почему ему нельзя было драться?