5
Чем ближе время возвращения супруги, тем мне тревожнее. Настоящие торчки всегда очень чувствительны. Их мучает совесть и вина перед близкими. Вдруг родилась оригинальная идея. Я снова взял деньги и устремился – почти бегом – в ближайший круглосуточный супермаркет. Произвел необходимые закупки. Когда любимая возвратилась с работы, квартиру уже наполнял острый, необычный, чуть кисловатый запах.
– Привет, дорогая, – сказал я. – У меня для тебя сюрприз.
Дорогая – в десять часов вечера – выглядела утомленной, но все-таки самой красивой на свете женщиной. Супруг, однако, был еще более измотан. Он весь день курил травку, выпивал и размышлял о вечном; он устал чрезвычайно. Ужин приготовил, как говорят дети, «из последних сил».
– Ты опять пьян,– без эмоций отметила Ирма.
– Пусть,– торжественно провозгласил я, поддергивая штаны. – Зато у нас сегодня – фондю!
– Что?
– Фондю. Пожалуйте в кухню! Перед вами – национальное блюдо швейцарской кухни. Всемирно известное. Классическое. Сырное.
Мой язык вдруг дал предательский сбой. Последние слова прозвучали с запинкой. Так напомнили о себе мои друзья, джин и тоник.
– Сырное? – переспросила жена.
– Именно! – ответил я с гордостью. – Сырное.
– Где ты научился готовить?
– В тюрьме, естественно. Один швейцарец объяснил все тонкости. Преподал теорию.
– Откуда в русской тюрьме – швейцарец?
– Как-нибудь расскажу. Потом. А сейчас прошу за стол. Стол выглядел внушительно. Романтично. В высокой вазе томились розы. Горели свечи. В никелированной емкости булькала и пузырилась смесь расплавленных сыров. Под днищем интимно полыхал огонек спиртовки, подогревая яство. Бутылочка сухого красного ожидала своей участи. Обочь красовались специальные вилочки. Я знал, что сервировка смотрится роскошно, и заранее гордо расправил плечи.
– Вот...
– Ага,– траурным голосом произнесла супруга, не сводя с меня внимательных глаз. – Значит, фондю. В честь чего?
– Без повода,– скромно ответил я.
– И что мне делать?
– Садись. Здесь, прямо по курсу, – расплавленный сыр. В него окунается кусочек хлеба. Вот так мы его накалываем на вилку, вот так опускаем и кушаем, запивая все это вином...
По мере того как я разглагольствовал, лицо супруги каменело все больше и больше. На стол она не смотрела – а смотрела на меня. Полная нижняя губа брезгливо изогнулась.
Все же она села – я пододвинул ей стул – и взяла в руки вилку.
– А без вина нельзя?
– Можно,– великодушно разрешил я. – Но лучше все-таки с вином...
– Да,– кивнула жена, рассматривая мою отечную физиономию. – Я вижу, что с вином лучше.
– Попрошу без комментариев! – я опять пьяно осекся. – С вашего разрешения, я продолжу. Тут, в тарелке, – зелень. Кинза, укроп, петрушка. Зеленый салат. Это я добавил от себя. Для, так сказать, букета ощущений...
– Я поняла. Усевшись напротив, я убавил огонь спиртовки.
– Чего ты ждешь? Не хочешь есть?
– Хочу,– тусклым голосом произнесла женщина. – Очень хочу. Только все это опять обман.
– Что именно?
– Вот это,– жена указала на подсвечник. – И это. И это. Обман, ловкий и красивый. Ты решил, что из-за твоего фондю я не замечу, что ты опять напился, как свинья?
Я ничего не ответил.
– Теперь я не дура. Пока ты сидел – я поумнела. Когда все слезы выплакала. А теперь я на двух работах, и еще в институте учусь. Ты пьян, как свинья. И опять курил траву. Я чувствую запах...
Я сидел молча, уставившись в стол, но иногда поднимал взгляд, чтобы полюбоваться красотой ее гнева.
– Это не может больше продолжаться! Я выходила замуж за другого человека. Тот – не курил, не пил водку. Не бродил по квартире, шаркая ногами, как старик. Только вчера ты сам мне рассказывал про кривые тюремные хребты, а сам? Ходишь, как пенсионер! В землю перед собой смотришь. Жалкое зрелище! Ты уже один раз едва не погубил меня и сына – когда сел. Теперь, если продолжишь свое пьянство,– опять погубишь. Извини, я не могу есть.
Она отодвинула стул и встала – прямая, гордая, дивные молнии летят из глаз; вдруг потухла и успокоилась. Цветы и свечи все же понравились ей, понял я.
– В прошлый раз,– произнесла супруга,– ты мне пообещал, что больше не будешь пить. Это было вчера, правильно?
– Да, вчера.
– И позавчера так было, правильно?
– Да...
– И неделю назад – тоже. Каждый день я слышу клятвы, а потом все идет по-старому. Получается, ты считаешь меня дурой. Ты все время думаешь: уж ее-то, мою глупую, я всегда обведу вокруг пальца... При помощи цветочков, красивых ужинов... Вот тебе, дорогой, твое фондю.
С этими словами она аккуратно взяла деревянное блюдо с зеленью и надела мне его на голову.
Травки и листья водопадом обрушились на плечи. Петрушка повисла на ушах. Мелко порезанный укроп прилип ко лбу. Струйки холодной воды устремились вниз по шее. Рубаха намокла.
– Спасибо за ужин,– тихо произнесла жена и оставила меня в одиночестве.
Вот так, господа, вышло, что в течение месяца одному бывшему банкиру ударили по лбу сотовым телефоном, а второму такому же банкиру надели на голову тарелку с укропом. И оба решили, что легко отделались.
Вечер на этом не окончился. Едва я снял с ушей и затылка веточки и листочки, как раздался звонок. Голос, зазвучавший из трубки, я хотел бы слышать меньше всего на свете.
– Андрей?
– Да, это я...
– А это я.
– Привет.
– Что с моими деньгами?
– Ничего.
– То есть как «ничего»? Я давал тебе на три месяца, а прошел – почти год. Ты что, решил меня обмануть?
Настоящий торчок не скрывает ни от кого суровой правды. Вздохнув, я признался:
– Я не могу вернуть тебе долг. Денег – нет.
– Совсем, что ли?
– Абсолютно,– траурным голосом подтвердил я. – И взять негде.
Мой собеседник помедлил.
– Ясно. То есть ты за мой счет решил нарастить подкожный слой?
– Нет,– попытался оправдаться я, но меня прервали.
– Завтра утром жду тебя в моем офисе!
– Буду,– ответил я и выключил связь.
Утром – значит, утром. В офисе – стало быть, в офисе. Все когда-нибудь кончается; завтра, очевидно, кончится и моя беззаботная жизнь торчка.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА 22
1