Хлорофилия - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Рубанов cтр.№ 59

Вовсе не ради денег. А чтобы сказать людям: любое процветание возможно только на чьих-то костях.

После нескольких погромов, устроенных разъяренными гражданами на сотых этажах, китайские бизнесмены покинули столицу России практически в полном составе. Несколько десятков их русских невест и содержанок покончили с собой. Но кое-кто последовал за своими мужьями на их историческую родину.

Вопреки опасениям Мусы после ухода китайцев массовое бегство горожан на периферию не состоялось. Женщины метут улицы, мужчины монтируют на крышах башен оранжереи и солнечные батареи. Высокотехнологичное наногосударство трещит по швам, в кабинах уличных соляриев выращивают редиску. Обстановка нервная. Все лаборатории по очистке мякоти разгромлены, граждане пьют водку. Конченые травоеды не перевелись, однако теперь жрут только сырую субстанцию. Из-за нехватки еды незаконный повал происходит в массовом масштабе. Каждую ночь в городе валят по две-три тысячи стеблей, и с этим правительство бороться не может, поскольку денег нет и все двадцать пять коммерческих милиций и полиций обанкротились, а государственные органы не справляются. По окраинам гиперполиса стебли не успевают вырастать, и кое-где, по слухам, возобновление биомассы замедлилось: для того чтобы достигнуть взрослого возраста, молодому побегу требуется теперь не пятьдесят часов, а несколько недель. Часто новому стеблю дают вытянуться на десять – пятнадцать метров, потом рубят – очень кушать хочется. В коридорах власти цитируют фразу премьер-министра, высказанную в частной беседе: «Пусть жрут; авось, всю сожрут».

В одну из ночей было повалено даже старейшее растение на бульваре Максима Галкина, бывшем Страстном. Репортаж о событии показывало CNN.

За употребление мякоти теперь не сажают в тюрьму – сразу высылают в Восточную Сибирь, на поселение. Китайцы ушли за Амур, но под нажимом Москвы – испугавшись ее танков, ее разделяющихся боеголовок, ее самолетов, умеющих летать боком и задом наперед, – оставили всю инфраструктуру: дороги, дома, электростанции. Правда, леса сведены под корень, почва истощена, реки загрязнены, животный мир уничтожен. Но власти полны решимости исправить ситуацию – последнее программное обращение премьер-министра к народу завершилось словами: «Мы что-нибудь придумаем».

Цены на жилье резко упали, в Москве небывалый наплыв иностранцев, особенно из беднейших европейских стран – Англии, Франции, Швейцарии. Приезжают целыми семьями, со стариками и детьми, селятся на двадцатых этажах. Активно расхищают и жрут мякоть. Пытаются контрабандно вывозить. При том, что коренное население, по всегдашней русской снисходительной любви к басурманам, демонстрирует удивительную сердобольность и помогает советами.

Впрочем, за незаконный экспорт теперь тоже высылают в Восточную Сибирь.

Есть и победы: например, эпидемия расчеловечивания считается локализованной. Всего в секретные периферийные колонии вывезено около тридцати тысяч человек – сорокамиллионный гиперполис легко пережил такую потерю. Несколько сотен зеленых младенцев подрастают под наблюдением ученых. Денег, правда, не хватает, и Муса говорит, что отдаленные поселения ликвидируют, остальные – укрупнят. Ходят слухи, что скоро колония будет расширена, у местных выкупят большой кусок земли, и поселок превратится в городок.

Но Савелию все равно.

Когда период просветления заканчивается, он опять мечтает только о воде и прямых солнечных лучах.

– Тут нужна осторожность, – покачал головой Гоша Деготь.

– Перестань, – усмехнулся Муса. – Они дикари. Чего с ними церемониться?

Вездеход тряхнуло, и доктор Смирнов поправил зажатый меж колен автомат.

– Именно с дикарями, – заметил он, – и надо церемониться.

– Я о том же, – сказал Гоша, круто перекладывая руль. – В общем, слушайте. В деревне живут два племени. Раньше это было одно племя, но недавно старший сын вождя решил отделиться. Сейчас у них как раз идет процесс раздела имущества и территории. Вождь – старый, богатый и опытный. Сынок – сильный, молодой и дерзкий. Ножи, винтовку и повидло мы отдадим старому. А девчонку отдадим молодому. В результате оба нас зауважают.

Муса пренебрежительно поморщился:

– Они никогда не будут нас уважать. Уважать можно только того, кто равен тебе. А мы для них – полубоги. Нас они могут только бояться. Или – не бояться. Надо отдать молодому все: и подарки, и девчонку. Старый испугается, что мы о нем забыли, – Муса щелкнул пальцами, – и сам прибежит.

– Согласен, – кивнул Глыбов. – В бизнесе то же самое.

– Все равно, – сухо произнес доктор Смирнов. – Девушка меня смущает. Все-таки живой человек. Это смахивает на работорговлю.

– Не смахивает, – небрежно возразил Муса. – Во-первых, девчонка – травоядная во втором поколении. Полная дура. Как это… деградировала, вот. Во-вторых, она осуждена на семь лет поселения. За пожирание мякоти стебля. Сейчас она должна сидеть в Восточной Сибири. В-третьих, доктор, я вас не понимаю. Вы сами говорили, что дикари вырождаются, им нужна свежая кровь. При чем тут работорговля? В Москве эта малолетка валялась на диване и ковыряла в носу. А здесь она родит детей и будет счастлива. Она еще больший дикарь, чем местные дикари. Она не умеет ни читать, ни писать. Поверьте, доктор, именно тут она станет человеком. Хотя бы морковку сажать научится.

Доктор с сомнением покачал головой:

– Если это всплывет…

– Доктор, – укоризненно произнес Глыбов, – ну что вы, в самом деле. Вам-то чего бояться?

– Действительно, – поддакнул Муса.

По пуленепробиваемым окнам хлестали ветки сосен. Глыбов достал из нагрудного кармана плоскую флягу и отхлебнул. Вытер бороду, посмотрел на Савелия:

– В Москве теперь все пьют.

– Еще бы, – пожал плечами Савелий. – А сколько сейчас стоит доза девятой возгонки?

– Понятия не имею, – враждебно ответил миллионер. – Я не специалист.

– Не обижайтесь на нашего Савелия, – мягко произнес доктор Смирнов. – У него просветление. Новое лекарство дает хороший результат. Пусть говорит, что хочет. И вы с ним тоже говорите.

– Девятая возгонка, – ответил Муса вместо Глыбова, – ничего не стоит. Она не продается. Никакая не продается. За производство концентрата теперь дают двадцать лет особого режима. Одиночная камера и полчаса прогулки в день. Все лаборатории разгромлены. Либо люди сами свернули лавочки. Юное поколение кое-где гонит второй номер или даже третий – но не на продажу. Для себя. В общем, с этим делом сейчас лучше не шутить…

Глыбов еще раз отхлебнул. Он прилетал каждую неделю и пока находился в колонии – все время отхлебывал.

– И не только с этим делом, Савелий, – с ледяной вежливостью заметил он. – Сейчас, Савелий, в Москве все по-другому. Китайцы, Савелий, поставляли в город 75 % мяса, 60 % фруктов и 90 % овощей. Сейчас они поставляют 0 %. Теперь, Савелий, люди в Москве едят траву не потому, что она дает радость в чистом виде. А потому, что кушать хочется. Стебелек едва на десять метров взойдет – а его уже пилят и жрут. Вечером едешь по эстакаде – густые заросли. Утром смотришь – пусто, все сожрали… Тридцать миллионов безработных, каждому нужно питаться. Они ее жарят, варят… Вместо хлеба жуют. Понимаешь, Савелий?