Но ведь это – всё! Все их козыри! Они не Джеймсы Бонды, не
Брюсы Ли, не Терминаторы. Всего лишь решительные и вооружейные авантюристы, а
это, согласитесь, совершенно другой расклад. В конце концов, выбора нет… а к
Смолину, когда начнется заварушка, они наверняка будут относиться бережно, как
к курице, несущей золотые яйца. На месте Лешего, Смолин с самого начала отдал
бы соответствующий приказ, нечто вроде классического богомоловского: «Даже если
вас станут убивать, стрелять только по конечностям!» А командочка у него
дисциплинированная, никто ни разу не встрял, за исключением одной-единственной
реплики племянничка, вымуштрованы, суки…
Точно, есть шанс. Придется рисковать и геройствовать, что
твой ковбой – потому что другого расклада просто не имеется в наличии. Выдать
место и оказаться в пленниках у этой банды – надолго и непредсказуемо…
– Ну как, Вася? – чуть ли не ласково спросил
Леший. – Надумал чего? Ты ж умный, ты за это время столько всего должен
был в голове прокрутить… И наверняка согласен, что нет у тебя другого выхода:
или будешь исповедоваться, или придется нам играть в гестапо, как детишкам из
той песенки… Здесь мы, конечно, рассиживаться не будем – еще Водяной
притащится… Прихватим вас с собой, отвезем в надежное местечко, и уж там
поспрошаем по полной…
Он прислушался с таким видом, словно оценивал, что сейчас
происходит снаружи – точнее, лишний раз убедился, что ничегошеньки там не
происходит. Смолину пришло в голову, что там, у избы, на карауле должен быть
пятый – а то и шестой, черт их знает. Чтобы такой тип, как Леший, не оставил
снаружи часового, а то и двух…
Голова была чистая и ясная, а злоба – спокойная, деловая.
Как уже случалось в жизни, Смолин приготовился драться не на жизнь, а на смерть
– потому что ничего другого ему и не оставалось…
С ноткой нетерпения в голосе Леший поинтересовался:
– Что надумал, Васюта? Так или этак?
– Помнишь, как Милославский говорил?
– Какой еще?
– Жорж, – сказал Смолин, – который в «Иване
Васильевиче». Такие дела, дорогой посол, с кондачка не решаются. Посоветоваться
нужно с народом… то бишь с компаньоном. Может, он и согласится, что тебе
какая-то доля полагается…
– Не танцуй, – недовольно бросил Леший. –
Договоришься с Водяным, как же… Мне доля не нужна, Вася. Мне все нужно. Ну,
разве что, как и обещал, жменьку тебе отсыплю за содействие, но никак не
больше…
– Леший, можно вопрос? – сказал Смолин. – Я
серьезно, без подковырки… Не боишься, что Водяной вам потом за такие фокусы
бяку заделает?
– Опасаюсь, – так же серьезно сказал Леший после
короткого молчания. – Водяного умный человек обязан опасаться… Ничего.
Авось проскочит. С золотом я здесь засиживаться не собираюсь, так что шансов
будет много. Он, конечно, может жизнь положить, чтобы меня найти на необъятном
глобусе и голову отрезать… а может и плюнуть. Оценив всю тяжесть такого
предприятия… Короче, Вася. Хватит толочь воду в ступе. Что надумал?
Пора было проводить в жизнь задуманный план – и Смолин
старательно молчал, потупясь, зыркая временами исподлобья. Они все четверо, не
двигались, оставаясь на тех же местах в тех же позах.
Наконец Леший сказал с тяжким вздохом:
– Видит бог, добром просили… Ну, коли тебя алчность
заела, давай по-плохому… Петенька, родной, достань девочку с кровати и давай ее
сюда, на серединку, – и, уже вслед охотно шагнувшему к постели верзиле
добавил быстро, веско: – Васю, если он чего не того, не покалечь. Легонько, в
целях воспитания.
Верзила надвигался, ухмыляясь с приятным чувством своего
полного и законченного превосходства. Кое-какие основания для этого имелись –
он был головы на две повыше Смолина и пошире этак на полметра. Не знал, обормот
юный, что далеко не все решает мышечная масса…
Вскочив, Смолин заступил ему дорогу. Как он и ожидал,
Петенька, не останавливаясь, взмахнул правой, без замаха двинул под дых – вот
только Смолин с давней сноровкой ухитрился сам согнуться пополам с
соответствующим стоном-оханьем, за некую неуловимую долю секунды до того, как
кулак его достал. И впечатался этот кулачище не в солнечное сплетение, а в
ребра, что было, конечно же, болезненно, но гораздо более безопасно…
Скрючившись, Смолин что-то нечленораздельно замычал,
старательно хватая ртом воздух. Над головой послышалось громкое пренебрежительное
хмыканье, добрый молодец, как Смолин и ожидал, второй раз не ударил – попросту
небрежным, сильным тычком отшвырнул согнувшегося в три погибели Смолина с
дороги.
Смолин опять-таки рухнул на пол сам, притворившись, будто
вмиг потерял равновесие, и его снесло к постели. Так якобы сильно треснулся,
так отлетел, что правая рука и часть физиономии оказались под кроватью…
Пальцы проворно скользнули под покрывало – и Смолин ощутил
дикую, звериную радость, когда коснулся холодного ствола. Замер, вслушиваясь,
покосился левым глазом.
Совсем рядом с его щекой возвышались Петенькины ножищи.
Почти двухметровый вьюнош пробасил:
– Ну, чего отползаешь, маленькая? Иди сюда, сейчас
из-за твоего несговорчивого тебе…
Нельзя было больше медлить. Извернувшись, Смолин подцепил
левой ногой Петенькину лодыжку, а правой как следует двинул в грудь, так и лежа
на полу. Прием был старый, но чертовски эффектный: мордоворот враз потерял
равновесие и, удивленно вякнув, стал падать.
А Смолин уже вскочил на ноги – с ружьем в руках. Еще не
выпрямившись окончательно, держа «Бекас» дулом к потолку, нажал на спуск.
Ох, как громыхнуло в тесноватой комнатушке! Картечь
впечаталась в потолок, брызнули мелкие щепки. Грохот еще, казалось не умолк, а
Смолин уже кинулся в отчаянном прыжке, повернул ружье дулом вниз, сделал взмах,
словно в руках у него была коса, – и приклад шлепнул по роже Маичу
Петровича – с мерзким, каким-то деревянным стуком. Эвенк свалился со стула,
пискнуть не успевши…
В секунду передернув цевье, выбросив стреляную гильзу,
Смолин, чуть пригнувшись, навел дуло на остальных и рявкнул:
– Сидеть, уроды! Замочу!!!
Леший так и остался сидеть, как и второй его
племянник, – оба просто-напросто не успели ничего осознать, настолько
быстро все произошло. Петенька сидел на полу в нелепой позе, упираясь кулаками
в рассохшиеся половицы. Маича Петрович наконец-то взвыл от боли.
Вспомнив, что снаружи вполне может отираться часовой, Смолин
отпрянул в самый дальний угол, меж глухой стеной и окном, так что теперь
снаружи его было не углядеть и, пожалуй что, не достать, не разбивши оконного
стекла. Углядев движение слева, яростно крикнул:
– Сиди, где сидишь, сучий потрох! И не шевелись, а то
мозги вышибу!
– Не дергайся, Петька! – прикрикнул и Леший,
восседавший за столом в позе статуи.
Судя по виду, он уже полностью осознал ситуацию – к тому же
в голосе звучало откровенное беспокойство. Пожалуй, что племяша он и впрямь
любил по-отечески.