Тут только болван встрепенулся: но это была не тревога, а,
по голосу понятно, не более чем изумление:
— Дядя Вася, ты куда? Тут домов никаких нет. Километра
через три колея в сопки упирается, с трудом и развернешься… Мы сюда телок на
шашлыки возили, я знаю…
— Серьезно? — спросил Смолин спокойно. — Надо
же, интересно-то как…
И прибавил газку — сейчас, на исходе лета, дорога все же
позволяла выжимать на ней и шестьдесят, это потом, с дождями, тут будет невесть
что…
— Дядя Вася!
Смолин, не отвечая, катил себе по колее с приличной
скоростью. Далеко впереди в свете фар блеснула черным лаком «Целика» Шварца,
стоявшая носом к ним.
— Да куда едем? — вовсе уж недоуменно воскликнул
Леша.
Сидевший сзади Глыба нагнулся к нему, хмыкнул и сообщил
нехорошим тоном:
— Мы-то знаем, куда едем, а вот тебя, зараза, это
волновать не должно. Приехал ты уже, сучонок…
Увидев нетерпеливо расхаживавшегося рядом с тачкой Шварца
(даже в темноте не пожелавшего расстаться с терминаторскими черными очками),
Смолин еще прибавил газку, в хорошем стиле, с визгом тормозов, выскочил на
заросшую высокой жесткой травой обочину, развернул джип под углом к Шварцевской
машине, выключил мотор и скучным голосом сообщил:
— Вылазь, сучий потрох, приехали…
Выскочил первым. Шварц, присмотревшись к «паджерику», рванул
дверцу с Лешиной стороны и кратко распорядился:
— Вытряхивайся, гнида.
Видя, что тот медлит, ухватил его за куртку и выдернул из
машины, как редиску из грядки. Едва поставив на ноги, ловко сбил подножкой и
легонечко проехался ребрами ладоней по ушам — психологического воздействия ради.
Все трое без лишней спешки окружили собрата по антикварному
ремеслу. Тот так и сидел на пятой точке, шипя и охая от боли. Недоуменно
возопил:
— Охренели, что ли?
— Подними его, — сказал Смолин. Шварц одним рывком
вздернул Лешу на ноги и не особенно деликатно прислонил спиной к джипу.
Стояла безмятежная, идиллическая, приятно пахнущая сосновым
бором тишина. Справа был крутой откос, заросший пожилым сосняком, впереди
метрах в двадцати журчала Собачья речка — собственно, ручей метров десяти
шириной, а сразу же за ним дымился такой же откос, покрытый еще более густым
лесом. От деревни они сейчас находились километрах в двух: хоть во всю глотку
ори, не услышат, а и услышат, так подумают, что это снова городская молодежь
дуркует, выбравшись на непритязательный пикник…
— Нет, ну что такое… — воззвал Леша, коего Шварц
все еще держал ручищей за глотку.
— Полотно на историческую тему, — сказал
Смолин. — «Допрос провокатора подпольщиками». Вроде бы имеется подобный
сюжет в героико-революционной живописи, а если и нет — хрен с ним, перебьемся…
— Вася, что ты с ним цацкаешься? — недовольно
сказал Глыба. — Дай-ка я ему по организму залеплю, чтобы видел ситуацию…
— Не надо, — серьезно сказал Смолин. —
Синяки, ежели что, нам совершенно ни к чему.
— Да вы что, охренели совсем? — взвыл Леша,
которым циничный Шварц вытирал пыль с джипа. — Что за дела?
— Я же сказал, чадушко, — усмехнулся
Смолин. — Допрос провокатора, то бишь стукача ментовского… Ладно, не будем
тянуть кота за яйца… Ты зачем, выблядок, меня Летягину заложил? Во сколько я
катану продаю, кому и где…
— Я-то тут при чем? Врубель растрепал, сам говорил, у
него опять полон магазин неизвестно кого…
Высоко над лесом стояла полная беловато-желтая луна, светло
было, хоть иголки собирай, и Смолин прекрасно рассмотрел, как забегали глазки у
Леши. А что голос предательски дрожал, сразу было слышно… Смолин сказал, все
так же усмехаясь:
— Я вообще-то не против высшего образования, дело
полезное… но не всякому. Вот мы трое, здесь присутствующие, высшим образованием
нисколечко не отягощены — и не мешает как-то… А у тебя диплом за душой славного
нашего пединститута — и все равно дурак дураком… — Он придвинулся совсем
близко и продолжал с неприкрытой издевкой: — Купился на простейший финт,
придурок… Проверка была такая, понял? Про катану я говорил только тебе, ясно?
Тебе одному. Я же не идиот, чтобы в нынешних трудных условиях трепать направо и
налево, что буду толкать холодняк в двух шагах от областного УВД… Ну, дошло до
тебя? Это была подстава, и ты купился, а за тобой и гражданин майор, чтоб ему
сто лет подполковника не видеть… Одному тебе я эту лажу преподнес. Между
прочим, не было никакой катаны, а была обыкновенная бутафорка из «Каравеллы».
Иначе почему, по-твоему, я сейчас на свободе хожу, а не юрсы в СИЗО полирую
жопой?
— Да я ничего…
— Ты что, совсем дурак? — брезгливо поморщился
Смолин. — Тебе русским языком объясняют: вся эта история с катаной была
выдумана исключительно, чтобы тебя проверить… Или тебе в магазин микрофонов
натолкали? Вот уж чему в жизни не поверю, у нас Шантарск, а не Чикаго и даже не
Москва. Ну откуда у Летягина микрофоны? Смех один… Ну что молчишь? Хрюкни
что-нибудь. Попроси жизнь молодую не губить. Про детишек малых вякни, на
жалость бей… а впрочем, откуда у тебя детишки и законная жена? Нету. А все твои
девки тебя забудут уже через сутки…
Он присмотрелся. Маевского самым натуральным образом
колотила крупная дрожь, он молчал, только таращился на них с несказанным
ужасом. Только теперь в полной мере осознал, надо полагать, что оказался в
безлюдном месте с тремя субъектами, как-то не замеченными ни разу в слюнявом
гуманизме и лишней доверчивости…
Вставши рядом со Смолиным, Глыба поводил перед лицом
остолбеневшего стукача выкидушкой с узеньким сверкающим лезвием, напоминавшим
скорее шило, поинтересовался лениво:
— Слышал когда-нибудь, козлик, как на правильной зоне
стукача критикуют? И с чего начинают?
Вроде и ласково он говорил, но от такой ласковости у клиента
ледяные мураши должны были целой ордой по спине ползать.
— Ну, в общем, так, — сказал Смолин. —
Рассусоливать не надо. Примем за доказанное, что ты меня заложил. В полном
соответствии с романом братьев Швайнеров: сдается мне, мил человек, что ты
стукачок будешь… Да нет, какое там «сдается». Точно установлено следственным
экспериментом… Шварц, он в штаны еще не наделал? У меня насморк что-то,
прохватило…
— Да не похоже пока, — сказал Шварц, шумно потянув
воздух носом.
— Обделается еще, — с той же ласковой угрозой
пообещал Глыба. — Толковище-то всерьез и не начинали еще, все у козла
впереди.
— В общем, запоролся ты, Лешенька, — сказал
Смолин. — Ну, не молчи! Обоснуй, почему мы тебе не должны яйцы отрезать?
Со звуком, напоминающим жалобный всхлип, Маевский наконец-то
разинул рот:
— Я… Я не нарочно… Они… Я…
И замолчал, лихорадочно переводя взгляд с одного на другого.