— Эй, подожди… — заволновался Ратко, поднимая руку.
— …Так что лучше начинать с начала, то есть с источника. И вряд ли кто-то разъяснит ситуацию лучше, чем Гедеон…
А теперь подбросим наживку.
— …Но я слышал, что он склонен к уединению.
— А что ему еще остается?
Я рассмеялся. Надеюсь, это выглядело естественно. Правда, я не понял, что в этом смешного — в отличие от человека в сенсорных очках: он явно счел свою шутку удачной.
— Пожалуй, ты прав.
Я сменил тон. Похоже, уважение я уже заслужил, и теперь можно позволить себе сделать шаг навстречу.
— Может быть, поговорим по-простому? Как насчет того, чтобы развеять мои сомнения? Думаю, будет достаточно… скажем так, пробного образца.
— В чем проблема? — Ратко с готовностью сунул руку в карман и протянул мне маленький темно-красный пузырек. — Не упускаешь случая воспользоваться служебным положением, а?
Я взял пузырек, Зебра протянула мне свадебный пистолет. Это просто необходимость. Горючее поможет мне чуть-чуть разобраться в собственном прошлом.
— Угадал, парень, — ответил я.
Небесный и Норквинко шли вперед, подозрительно поглядывая на показатели инерциальных компасов. Туннель изобиловал развилками и крутыми поворотами, но дисплеи, укрепленные перед лицевыми щитками, по-прежнему показывали их местонахождение, положение шаттла и пройденный маршрут. Даже если на обратном пути возникнет какое-то препятствие, они вряд ли заблудятся. Выбранный ими маршрут проходил через центр корабля, к головной части — туда, где должна была находиться главная рубка.
Прошло около пяти минут, когда по туннелю снова разнеслось гулкое эхо. Корабль завибрировал, словно гигантский гонг — на этот раз чуть сильнее, чем в прошлый раз.
— Хватит, — сказал Норквинко. — Теперь пошли обратно.
— Нет, еще рано. Потом, мы все равно потеряли трос. Пути назад нет — значит, остается только идти дальше.
Норквинко неохотно последовал за ним. Неожиданно атмосферные датчики начали регистрировать следы азота и кислорода вместо глубокого вакуума. Похоже, воздух понемногу заполнял шахту. Может быть, удары, отголоски которых доносились сюда, были грохотом гигантских шлюзов инопланетного корабля?
— Впереди свет, — сказал Небесный. Давление уже достигло одной атмосферы и продолжало расти.
Он выключил свой фонарь, приказав Норквинко сделать то же самое. На миг стало темно. Небесный вздрогнул, вновь ощущая страх перед темнотой, с которым он так и не научился справляться — страх, пережитый им когда-то в детской. Но вскоре глаза начали привыкать к рассеянному свету — казалось, фонари горели по-прежнему. Пожалуй, даже стало светлее — бледно-желтое сияние заливало туннель на многие десятки метров вперед.
— Небесный?
— Что?
— Знаешь, кажется, мы ползем вниз.
Небесному хотелось рассмеяться, хотелось пристыдить Норквинко, но он чувствовал то же самое. Что-то прижимало его тело к стенке шахты. По мере того как он шел — или, скорее, полз — вперед, давление усиливалось. Наконец он уже не мог избавиться от ощущения, что вновь оказался на борту «Сантьяго», где вращение создает псевдогравитацию. Но чужой корабль не вращался и не набирал скорость.
— Гомес?
— На связи. Где вы находитесь? — голос был еле слышен.
— Внутри. Мы где-то возле главной рубки.
— Ты ошибаешься, Небесный.
— Так показывают инерциальные компасы.
— Значит, они дали сбой. Ваши сигналы приходят с середины «хребта».
Небесного снова охватил страх — словно он вновь оказался в темноте. Двигаясь почти ползком, они никоим образом не могли забраться так далеко — прошло слишком мало времени. Может быть, корпус трансформировался изнутри — чтобы помочь им быстрее оказаться в нужной точке? Радиоволны не могут ошибаться — Гомес должен довольно точно определять их местоположение по сигнальной триангуляции, несмотря на помехи, создаваемые массой корпуса. Значит, дело в инерциальном компасе — он врет с той минуты, как они оказались внутри. Теперь они перемещаются в чем-то вроде статического гравитационного поля или чего-то подобного, присущего туннелю — но это не иллюзия, вызванная вращением корабля или ускорением. Похоже, это поле тащит их в случайном направлении, которое определяется только геометрией шахты. Неудивительно, что инерциальные компасы стали бесполезны. Гравитация и инерция столь тесно связаны, что невозможно влиять на одно, не изменяя другого.
— Должно быть, у них полный контроль над полем Хиггса, — потрясенно проговорил Норквинко. — Жаль, что Гомеса здесь нет. Он точно нашел бы подходящую теорию.
Такая теория существовала. Согласно ей, поле Хиггса, о котором говорил Норквинко, пронизывало весь космос, всю материю. Масса и инертность не считались неотъемлемым свойством фундаментальных частиц. Они проявлялись как результат сопротивления, которое частица испытывает при движении в поле Хиггса — подобно знаменитости, которая проходит через зал, забитый поклонниками. По мнению Норквинко, создатели корабля придумали, как помочь «знаменитости» пройти через «толпу» без задержек — или хотя бы с минимальной потерей времени. Скорее всего, они научились по своему желанию увеличивать или уменьшать плотность «толпы» и способность «поклонников» досаждать «знаменитости». Понятно, что это было весьма приблизительное описание. И Гомес, и даже Норквинко обычно начинали с метафор, прежде чем представить блестящее математическое решение проблемы. Но для Небесного этого было достаточно. Создатели корабля управляли гравитацией и инерцией с той же легкостью, с какой могли включить или погасить этот мерзкий желтый свет — и, очевидно, делали то и другое без особых усилий.
Значит, его догадка была верна. Если на корабле существует нечто, способное научить его таким вещам… Можно представить, что это даст Флотилии — или хотя бы «Сантьяго». Корабли не первый год сбрасывали балласт, чтобы оттянуть торможение до последней секунды. А если просто «выключить» массу «Сантьяго», как выключают свет в комнате? Тогда им удастся войти в систему Суона на восьми процентах скорости света и застыть неподвижно на орбите Конца Путешествия, мгновенно сбросив скорость. Хорошо, пусть получится не столь впечатляюще. Но даже если удастся немного уменьшить инерцию корабля — хотя бы на несколько процентов, — он готов рискнуть.
Внешнее давление давно перевалило за полторы атмосферы и продолжало подниматься, хотя и медленнее. Воздух был теплым, тяжелым от влаги и примеси газов — безвредных, но не присутствующих в таких объемах в воздухе, к которому Небесный привык. Гравитация достигла половины g; время от времени она становилась чуть меньше, но не превышала этой величины. Нездоровый желтый свет стал настолько ярким, что можно было читать. То и дело приходилось перебираться через углубления в полу шахты, наполненные густой темной жидкостью. Ее следы были повсюду — кроваво-красные мазки, покрывающие все поверхности.