– И вернулись сюда, – обвиняющим тоном произнес тысячник.
– Что толку умирать без пользы? – безразлично сказал Ха-Кынг. – Все равно что броситься с Коронованного вниз: ни славы, ни чести.
– Куда делись этот ваш Обделенный с Джулахом?
– Сбежали, – все так же буднично сообщил ятру. – Мы нашли тебя слишком поздно. Но – хвала Богам – не настолько поздно, чтобы не вернуть к жизни.
Обхад привстал, облокотясь на правую руку:
– Мне нужно немедленно попасть на утес, слышишь?! Мне необходимо подать знак своим… Если еще не поздно.
Ха-Кынг задумался. Тысячник понимал, что сам он сейчас не способен действовать, что находится полностью во власти горцев, и поэтому не торопил ятру с ответом.
– Да, – сказал наконец вождь. – Мы поможем тебе.
– Нет, – возразил лекарь. – Нет. Иначе он умрет. Слишком тяжелая рана, слишком сильный удар. Может быть, задето что-нибудь из важных центров. Нельзя.
– Не умру, – отмахнулся Обхад. Ятру с неохотой согласился.
– Может, и не умрешь. А может – умрешь. Зачем рисковать?
– Скажи мне, что нужно сделать, – предложил Ха-Кынг. – Я сделаю.
– Я должен убедиться, – покачал головой Обхад. – Я обязан быть там… Хотя бы сейчас.
– Мы не позволим…
– Отпусти его, – неожиданно сказал лекарь. – Ты же видишь, он не отступится от своего.
– Но отец…
– Отпусти, – повторил старый ятру. – Но, разумеется, не одного.
/смещение – негаснущий закат, сотворенный из горящих факелов; темные силуэты башен/
– Дальше пойдешь сам, – сказал Джулах.
– Хорошо, – кивнул Гук Нивил. Он с облегчением вздохнул, глядя на горы, откуда им таки удалось сбежать Напряжение, владевшее Нивилом с тех пор, как он «стал» Обделенным, потихоньку спадало.
– Скажешь Собеседнику все, что я велел передать. И напомни: сегодня начнется. Они должны успеть. Если я рассчитал все правильно, знак уже подан. Нет – будет подан очень скоро. Поспеши. Этой или следующей ночью…
Он оборвал себя и стал спускаться дальше, не снизойдя до того, чтобы попрощаться. Но Гук Нивил не смел даже думать об обиде. Он проводил Джулаха задумчивым взглядом, а потом поспешил к лагерю хуминов.
Брэд Охтанг будет несказанно рад.
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
Мугид объявил о том, что на сегодня все. Привычные к повествовательному произволу, когда действие прерывалось – на самом интересном, разбившись на группки и обсуждая, «что же будет дальше», мы отправились ублажать позывы плоти. Господа внимающие настолько увлеклись своими версиями, что, вероятно, не заметили бы и лягушку в собственной тарелке А уж тем более – Нулкэра, стягивающего со стола фрукты и сующего их в карманы. Чем я и воспользовался.
Потом, не дожидаясь, пока все разойдутся, я встал и, бросив фразу об усталости и сонливости, ушел. Нужно было хоть немного поспать, хотя бы пару часов.
Но выспаться мне не удалось. Через некоторое время в дверь осторожно постучали.
– Нулкэр, с вами все в порядке? – Это «академик».
Я поднялся с постели, сонным голосом сообщил, что да, все в порядке, и вообще, чего это неймется господину Чрагэну на ночь глядя. Что? Перевод? Какой перевод? А-а, перевод… Да, еще не закончил. Спокойной ночи. Всех благ… Уф, достал!
Затем пришла Карна. Я натянуто улыбнулся, сказал, что чувствую себя хорошо, вот только… Она кивнула и пожелала мне хороших снов. Я смотрел, как она удаляется по коридору, и чувствовал себя самым глупым и несчастным человеком на свете. Но – закрыл дверь и уселся на кровать. Пришла пора уходить.
Вещи я специально не собирал, чтобы случайный слуга, забредший убрать в комнате, не проникся ненужными подозрениями. «Господин Мугид, господину Нулкэру, кажется, нездоровится. В психическом плане. Вот и вещи все сложены в сумку, словно паранойя у нашего постояльца. Боязнь преследования».
Усмехнулся: ирония судьбы! Не так давно собирался прикинуться душевнобольным, а теперь – скрываю это!
Из вещей, которые я не собирался уносить с собой, оставались «Феномен» и фолиант «академика». «Феномен» я положил в тумбочку – будут убирать, найдут. А вот что делать с фолиантом?
Поколебавшись, я оставил на столе книжку Чрагэна и мой перевод к ней. Нужно было, конечно, отдать ему в руки, но тогда бы «академик» заподозрил неладное. Ничего, перевод он получит…
Нет, все-таки поступать подобным образом нельзя.
Я убрал книгу и листы с текстом со стола в тумбочку, написал записку… и только потом понял, что не знаю, в какой из комнат «Башни» живет господин Чрагэн. Ну что же, так даже лучше.
К записке прибавилась еще одна.
Когда я закончил с эпистолярным наследием, за окном снова разбушевался ветер; пошел мелкий дождь Великолепно! В такую ночь лучше спится.
Оставив сумку с вещами, я выскользнул в коридор и бросил письмо в «почтовый ящик». Потом вернулся к себе, в последний раз обвел взглядом жилище, давшее мне приют на две недели, и вышел, выключив свет и плотно заперев дверь.
Пришла пора сбрасывать маски и играть в открытую. Вот только у меня имелось несколько запасных козырей в рукаве, о чем, как я надеялся, не ведали ни мои коллеги внимающие, ни прислуга гостиницы, ни сам господин Мугид. Кстати, именно он и сдал мне, сам того не зная, одну из козырных карт. Вот эту… Первый этаж «Башни». Гобелен, закрепленный лишь сверху. Каменная плотно пригнанная дверь. Шпилька Карны у меня в кармане.
Помнится, господин Мугид управился с этим замком проворно, без лишних проволочек. Значит, и у меня должно получиться.
Ну-ка, ну-ка…
Согласно законам жанра, шпилька вначале и слышать не хотела о том, чтобы двигаться. Потом, разумеется, поддалась, щелкнул старинный (или не очень?) замок, и полкозыря, сданных мне Мугидом, я разыграл.
На сей раз дверь я закрыл как следует. И даже шпилькой провернул в скважине. Обратно возвращаться не собираюсь.
Включенный фонарик спугнул уже знакомую мне мышь. Она порснула ко второй двери, а я побрел следом, приглядываясь и прицениваясь к своему очередному противнику.
Двустворчатая, старинной работы. Здесь небось такие механизмы, с которыми шпилькой не справиться.
И все-таки что-то убеждало меня в возможности выигрыша этой партии.
В прошлый раз я толкал дверь плечом. Сейчас только рассмеялся: вот она, невнимательность.
Взялся за массивную, холодную ручку, тускло блеснувшую в свете фонарика, – потянул.
Древние Боги Ашэдгуна!
Я ожидал чего угодно: от полной безрезультатности моих потуг до страшнючего скрежета, – чего угодно, только не масляной тишины, с которой открылась эта створка. Только не тишины.