Погруженный в раздумья, художник шагал по лесу и вдруг заметил, что стало темно. Лукас замер и машинально посмотрел вверх — неожиданно посеревшее небо было тем не менее чистым. Ни облачка — очень странно, куда девается солнечный свет? Художник с тревогой огляделся — вокруг было тихо, даже лесные птицы смолкли. Ни шороха, ни треска веток под лапами зверья. Лукас переступил с ноги на ногу, хворост зашуршал, почудилось художнику, оглушительно. Потом вдруг налетел ветер, заходили верхушки сосен над головой, заскрипели, зашуршали, сухо зашелестела листва… И тут же странный ветер донес новые шумы — грохот, хриплые вопли боли и отчаяния, звон и скрежет.
Лукас осторожно двинулся навстречу звукам. Что бы там ни происходило, он должен это увидеть! Художник шагал осторожно, стараясь держаться под прикрытием деревьев. А в лесу становилось все темней и темней. И крики слышались все явственней.
Первого покойника Лукас увидел, когда звуки боя, казалось, были еще далеко. Выглянув в очередной раз из-за толстой сосны, художник заметил руку с растопыренными судорожно искривленными пальцами. Покойник замер, прислонившись к стволу по другую сторону от мастера. Гвардеец в кольчуге и шлеме. Меч валяется рядом, а по отставленной руке медленно стекают багровые капли… Лукас осторожно прикоснулся к плечу солдата, покойник медленно сполз в кучу хвои у подножия ствола и, перевернувшись, завалился лицом вниз. Лукас подобрал меч и двинулся дальше. Пройдя несколько шагов, он обнаружил в кустах начальника пинедской стражи. Эдвар лежал на боку, под ним быстро растекалась темная лужа, кровь медленно впитывалась в мох и пожелтевшую хвою. Этот был жив. Увидев, что стражник пошевелился, Лукас подбежал к нему и рухнул рядом на колени.
Эдвар приподнял голову и прохрипел:
— Наших… на дороге… Ночь… Там Бэр… он… где Бэр?..
При каждом выдохе по морщинам изо рта солдата стекала кровь.
— Что? — растерялся Лукас. Сперва художник не понял, что стражник называет имя сержанта.
Но ответить было некому. Последний красный ручеек сбежал по щеке Эдвара, и стражник затих. Лукас быстро оглядел тело — в спине, под левой лопаткой, торчал нож, всаженный по самую рукоять. Художник в ужасе отпрянул, побежал, не разбирая дороги… за кустами остановился, испуганно озираясь по сторонам. Здесь было уже совсем темно, будто наступила ночь.
Лукас побрел в сумраке, изредка между деревьями мелькали какие-то фигуры, звенело оружие, кто-то надрывно орал… Ноги то и дело скользили в лужах крови, несколько раз попадались покойники — прислуга в добротных камзолах и стражники из Пинеда. Художник проклинал собственное любопытство, но упрямо шел дальше, не в силах остановиться или свернуть в сторону.
Лес становился все реже, впереди была дорога, там горели телеги, озаряя оранжевым пламенем странную темноту. Одна повозка, съехав с тракта, врезалась в росшие на опушке топольки, сломала несколько стволов и завалилась набок. В рассыпавшейся поклаже копошились двое в темных накидках. Лукас отшатнулся и, благодаря Гилфинга, что никем не замечен, попятился назад — в густой лес, под прикрытие мощных сосен. Художник шагал наискосок, постепенно удаляясь от дороги и обходя встречающиеся по пути тела. Один раз Лукас приметил покойника в темном плаще и кожаных, усиленных металлическими бляхами доспехах, этот явно не принадлежал к охране каравана.
Лица его мастер не разглядел, лежал разбойник спиной вверх.
Впереди послышались крики и звон клинков. Лукас понял, что не успеет сбежать, и притаился за причудливо переплетенными стволами. Осторожно выглянул. Двое в темном теснили солдата, стараясь прижать к деревьям — как раз к тем, за которыми притаился Лукас. Солдат отступал, с трудом отражая удары с двух сторон. Возможности оглянуться у него не было, и только когда спина уперлась в твердое, он понял, что угодил в ловушку. Радостно завопив, разбойники кинулись к нему, занося клинки, латник пригнулся. Один бандит угодил мечом в сосну над головой противника, клинок другого заскрежетал о кольчугу, солдат нанес ответный удар — разбойник с воем кинулся, ломая кусты, к дороге… Тут Лукас, едва соображая, что делает, выступил из укрытия и ткнул в лицо второго разбойника подобранным мечом. Острие угодило в глазницу и пробило мозг. Не издав ни звука, злодей завалился навзничь, выдернув рукоять из разом ослабших пальцев художника.
Спасенный Лукасом солдат, едва глянув на художника, бросил: «Бежим!» — и первым помчался по темному лесу, петляя между древесными стволами, Лукасу ничего не оставалось, кроме как побежать следом. Чем дальше оставалась дорога и горящие повозки, тем становилось светлей. Наконец латник остановился, привалившись к дереву, и поглядел на спутника.
— А ты не из наших? — тяжело переводя дыхание, пропыхтел он. — Вроде я тебя в обозе не приметил.
— Нет, я… случайно проходил.
Лукас только теперь рассмотрел, что солдатик совсем молоденький, лет двадцати. Перепугался, должно быть.
— Сам Гилфинг тебя послал, добрый человек, — заявил парнишка. — А как бы теперь к городу выйти?
— К городу… — Лукас огляделся, — пожалуй, туда.
Они побрели по серому лесу. Художник молчал, зато солдатик болтал без умолку. Должно быть, от пережитого волнения.
— …Мы и не думали, что кто-то осмелится напасть на господина казначея. Разбойники обычно выбирают добычу полегче, чем наш конвой. Я даже удивился, когда эти к нам присоединились — ну, эти, из Пинеда. Стража городская. Командир у них такой… сутулый такой…
— Эдвар, — вставил Лукас. — Его убили.
— Да, Эдвар, — тараторил латник, — так вот, мы по дороге двигались, я в головном разъезде ехал, нас разбойники пропустили, а мы ничего не заметили. Вроде и не было никакой засады! Наверное, колдовство! Точно, это колдовство!
Лукас подумал, что дозорные скорее просто не слишком приглядывались к лесу по обочинам, потому что не ждали нападения, а колдовство Марольда здесь ни при чем — но смолчал.
— …А потом как загрохотало что-то, как завыло! — захлебываясь, продолжал солдатик. — И еще стало смеркаться! Мы развернули коней и назад, да вдруг на всем скаку влетели в ночь.
— В ночь?
— Ну да! Это если идти, как мы вот сейчас, то вроде темнеет постепенно. А когда галопом… В общем, очнулся в кустах, кругом телеги горят, бой идет… да какой там бой… Этот колдун, Гангмар его забери… никогда бы не подумал, что может быть такая сила у человека. Он одной рукой перевернул фургон, я сам видел! Было темно, но телеги горели, огонь яркий! Так он ухватил фургон за борт! Одной рукой!..
Солдатик умолк. От горящего обоза они ушли достаточно далеко, здесь уже стало светло — почти как и положено в полдень. Деревья расступились, и беглецы вышли к дороге. Разбойников было не видать, в отдалении темнели стены Пинеда, да в нескольких сотнях метров впереди, ближе к воротам, маячила горстка беглецов, несколько пеших окружали всадника, который сидел на упряжной лошади боком, так что его поддерживали, чтобы не свалился.
— О, да это же господин казначей! — обрадовался солдатик. — Жив, значит! И вон еще наши. Ну, благослови тебя Гилфинг, добрый человек! Идем, я расскажу, как ты меня выручил! Попрошу, чтобы наградили!