«Это потому, что ты не знаешь, кого камергер способен
послать в погоню ночной порой, – подумала Ольга. – А если я тебе
расскажу, все равно не поверишь, решишь, что я от переживания и тягостных
перипетий рассудком тронулась… Вот положение! Знать столько – и молчать, иначе
рискуешь оказаться в желтом доме…»
– Ты прав, наверное. Оставим это, – сказала она
решительно. – Едем к твоему антикварию?
– Да, я велел Трифону закладывать…
Они спускались по парадной лестнице, когда вдруг к Анатолю
бросилась стоявшая дотоле у стены некая дергающаяся фигура. Ольга отступила на
шаг, но Анатоль, нимало не смешавшись, обеими руками поднял трость и прижал ею
горло незнакомца, вынудив того отшатнуться к стене.
– Тьфу ты, я подумал было… – досадливо поморщился
он. – Грек, если будешь откалывать подобные фокусы, дело может кончиться
плохо. А если бы я тебя, болвана, клинком почествовал под ребра?
Он опустил трость и отступил. Теперь и Ольга узнала субъекта
по прозвищу Грек, доставившего ее в подвальный притон. Правда, сейчас он
выглядел вовсе уж жалко: бледный, как смерть, волосы спутаны и перепачканы
грязью, платье в беспорядке, грязное, словно он валялся на мусорной куче…
Грек дико глянул на нее и тут же отвернулся, словно и не
узнав.
– Фельдмаршал… – прохрипел он. – На тебя вся
надежда… Дай денег, рублей десять, у меня ни копеечки, а нужно бежать из
Петербурга…
– Голубчик, – хладнокровнейше произнес
Анатоль. – Если я тебе сколько-нибудь и дам, то не больше четвертака на
опохмелку – и то исключительно за прошлые услуги. Для тебя и рубль сейчас будет
чересчур, вот-вот начнешь чертиков с себя смахивать и от монстров по сточным
канавам прятаться, я же вижу…
– Ничего ты не понимаешь, – сказал Грек, от
которого водкой вроде бы и не пахло. – Фельдмаршал, милый, дорогой, я
должен из города бежать, а то они до меня доберутся… Ты б знал, что ночью
случилось у Фомы… царствие ему небесное, хоть и был он законченным негодяем…
Мохнатые… клыки в три вершка… Кровью стены захлестаны… Чудом выбрался, если б
не матушкин крест, мне б тоже карачун…
Достав двумя пальцами из жилетного кармана серебряную
монету, Фельдмаршал сунул ее в ладонь Греку и убедительно сказал:
– Ступай похмелись. Только не увлекайся, а лучше всего,
выпив пару стакашков, ложись в постель, авось заспишь, и на сей раз обойдется…
– Говорю тебе…
– Хватит, – решительно поднял ладонь
Анатоль. – Кому другому ты и мог бы голову заморочить, но я-то, старина,
прекрасно помню, как ты пару месяцев назад в бочке прятался от двух зловещих
упырей, а я как раз и был среди тех, кто тебя полотенцами вязал. Да вдобавок
участвовал в складчине для доктора Брюгена, каковой из тебя не в первый раз
спиртуозного демона изгонял… Пойдемте, друг мой, – обернулся он к
Ольге. – Молодой человек обойдется и полтиною…
Ольга, задержавшись все же, достала из кошелька золотой и,
проходя мимо, сунула в руку Греку. Теперь она окончательно уверилась, что в
подвал за ней нагрянула погоня… Грек, похоже, так и не узнавший ее, сграбастал
монету, хрипло пробормотал:
– Храни вас бог, юноша, не дали пропасть душе
христианской… Сейчас так пятки смажу, что остановлюсь где-нибудь под
Новгородом, не найдут они меня…
Анатоль не заметил ее филантропического поступка. На улице
он предупредительно распахнул перед Ольгой дверцу кареты с бесстрастным
Трифоном на козлах.
Ехали недолго, не более четверти часа. Карета остановилась у
ворот двухэтажного каменного дома неподалеку от Невского – судя по виду,
принадлежавшего, конечно, не вельможе, но уж безусловно и не стесненному в средствах
мещанину или средней руки чиновнику. От дома веяло барством, пусть и не
титулованным.
За воротами ожесточенно забрехали псы. Анатоль постучал
тростью, приоткрылась калитка, высунулась озабоченная физиономия, заверила, что
«сей минут» все будет в порядке, – и исчезла. Судя по крикам и звяканью
цепей, личность сия моментально занялась сторожевыми псами. Вскоре калитка
распахнулась во всю ширь, и личность, оказавшаяся пожилым лакеем достаточно
опрятного и трезвого облика, вежливо пригласила заходить, сообщив, что «барин
дожидаются».
Пройдя анфиладой комнат, лишь подтвердивших первоначальное
мнение о доме как принадлежащем человеку небедному, они оказались в кабинете,
где за массивным, причудливо-старомодным резным столом восседал старичок в
черном фраке фасона павловских времен, с Владимиром на шее. Лицо у него было
подвижное, добродушное, лысую голову с младенчески розовой кожей обрамлял
скудный венчик белоснежных волос.
– Рад вас видеть, господин Гауф! – воскликнул
хозяин с неподдельным энтузиазмом, выскакивая из-за стола и энергично
встряхивая обеими руками руку Фельдмаршала. – Судя по вашему визиту, вы
согласны исполнить… работенку, хе-хе? А это, простите великодушно…
Фельдмаршал сказал небрежно:
– А это, господин Столбунов, мой юный помощник… и ученик
некоторым образом. Полагаться на него можете, как на меня.
– Приятно слышать, приятно слышать… – старичок
вернулся за стол, шумно выдвинул ящик и принялся что-то в нем
перебирать. – Присаживайтесь, господа, без церемоний!
Фельдмаршал уселся, а Ольга помедлила, глядя вбок. Было на
что залюбоваться: всю стену кабинета занимали стеклянные витрины, открытые и
закрытые, и наподобие книжных полок, и застекленные ящики на ножках. Там стояли
и лежали разнообразнейшие диковины: странные статуэтки, то ли черные изначально,
то ли потемневшие от безжалостного к ним времени, коего с момента изготовления
сих предметов пролетело, сразу видно, ох как немало; загадочные предметы, о
назначении которых было решительно невозможно догадаться при беглом,
поверхностном осмотре; проржавевшие чуть ли не насквозь кинжалы странного вида,
явно происходившие из далеких заморских краев; фарфоровая посуда, расписанная
диковинными узорами, ничуть не похожая на привычную кухонную утварь или чайные
принадлежности; шары и яйца из разноцветного стекла, бесформенные куски
металла, словно бы испытавшие действие невероятных температур, каменные
сосудики и флаконы, еще что-то непонятное, нездешнее, неведомо для чего
служившее…
Ее взор вдруг приковало зеркальце – обыкновенное вроде бы,
круглое, размером с чайное блюдце, без ручки, в простой бронзовой оправе, в
отличие от многих других предметов, самым тщательным образом очищенное от
зеленой окиси и патины. Совсем простое зеркальце – но по краям ободка шел тот
же самый узор, что на Ольгином медальоне, так и лежавшем сейчас в домике на
Васильевском. Никаких сомнений, тот самый узор – сам по себе достаточно
простой, но в то же время исполненный некоей необъяснимой словами
оригинальности, так что спутать ни с чем нельзя…
Не рассуждая, она протянула руку и подняла из лишенного
верхней крышки ящика зеркальце, оказавшееся довольно тяжелым. Стекло и
бронзовый ободок, никаких особенных украшательств… и вдруг ей показалось, что в
зеркальце, если повернуть его особенным образом, мелькнуло не ее отражение, а
словно бы видимый с высоты птичьего полета зелено-кудрявый густой лес, среди
которого темнели красные черепичные крыши нескольких домов…