– Смотрите у меня, я буду наготове…
– Итак, господин ротмистр… – сказал генерал
довольно уверенно. – Из ваших слов вытекает: если вы, вернувшись, доложите
по начальству, что ничего предосудительного не отыскали, гнусный навет с меня
будет снят?
– Пожалуй, – кивнула Ольга.
– Будем откровенны, как офицер с офицером, –
продолжал генерал, уже даже слегка улыбаясь. – Здесь, в ящике, и в самом
деле лежит парочка бумаг… о, совершенно невинных, но могущих в сложных
обстоятельствах чьему-то взбудораженному воображению показаться… гораздо более
серьезными и предосудительными, чем они есть… Время сейчас напряженное, после
известного прискорбного недоразумения на маневрах иные учреждения и облеченные
властью люди готовы действовать опрометчиво, не вникая в тонкости… А ведь
бумаги эти – совершеннейший пустячок! Иногда пожилые, солидные люди в чинах и
званиях увлекаются разными дурацкими… прожектами столь же рьяно, как юные
поручики… Но должно же понимать разницу меж безответственной болтовней юнцов и
забавами скучающих генералов…
– Предположим, я начинаю понимать эту разницу, –
сказала Ольга. – И что прикажете делать?
– Вы, вернувшись к себе в департамент, доложите, что
ящик мой был совершенно пуст… или что там лежали совершенно безвредные
служебные документы… вот, например… – он схватил лежавшую перед ним стопу
казенных бумаг и подвинул ее на краешек стола. – Вряд ли ваше начальство
пошлет кого-то проверять ваши действия… а если и так, то от ненужных бумаг и
следа не останется даже раньше, чем вы успеете покинуть дом.
– И где же наш выигрыш во всей этой истории? –
спросила Ольга с улыбочкой.
Генерал выразительно уставился на футляр в ее руках. Должно
быть, он все же боялся вслух называть вещи своими именами – история очень уж
серьезная…
– Вы знаете, ваше высокопревосходительство, –
сказала Ольга весело. – Я ощущаю, что у меня начинает прорезываться талант
к чтению чужих мыслей, словно у того итальянца, как его? Пинетти, Канетти…
который демонстрировал это умение в цирковом балагане месяц тому… Господин
поручик, приберите бумаги…
Проследив за ее взглядом, Фельдмаршал взял охапку безобидных
бумаг со стола, тщательно их подровнял в аккуратную стопу и, зажав ее под
мышкой, застыл в позе исправного нерассуждающего служаки.
Ольга тем временем взяла со стола красный сафьяновый
портфель с золотыми застежками и вытисненным в верхнем правом углу гербом
Сперантьева. И принялась укладывать туда футляры с драгоценностями. Генерал
наблюдал за ней со смешанным выражением сожаления и радости. Когда в портфеле
исчез последний футляр, он, не сдержавшись, воскликнул протестующе:
– Как, вы намерены взять всё?
– Ну разумеется, – сказала Ольга, и глазом не
моргнув. – Жизнь, свобода и незапятнанная репутация этого стоят, не правда
ли? Речь, не забывайте, идет не о пустяковом прегрешении, а, выражаясь казенным
языком уголовного уложения, попытке…
– Оставьте, оставьте! – взмахнул руками
Сперантьев. – Действительно… Снявши голову, по волосам не плачут… Ну
ладно, ну хорошо… Я уверен в вашей деликатности, господа, – сказал он уже
достаточно жестко. – Огласка вам повредит гораздо более, нежели мне…
– Будьте спокойны, – кивнула Ольга. – Если
обе стороны будут держать в тайне это… прискорбное недоразумение, никто ничего
никогда не узнает! – Она продолжала с ноткой угрозы: – Вот только, ваше
высокопревосходительство… Мне бы не хотелось, чтобы после уничтожения бумаг вы
решили, что оказались теперь в безопасности и можете все перерешить… Ситуация
такова, что излишнее привлечение внимания к этой истории…
– Я все прекрасно понимаю, – сказал генерал,
нахмурясь.
– Вот и отлично, – Ольга вновь бросила руку к
каске. – Честь имею!
Лакей так и стоял на том месте, где они велели ему
дожидаться. Он встрепенулся, заслышав, как в генеральском кабинете залился
колокольчик.
– Идите, коли уж вас призывают, – сказала ему
Ольга. – Вы нас более не интересуете…
Лакей обрадованно кинулся в кабинет.
– Теперь побыстрее уносим ноги, – сказала Ольга
сообщнику. – Чего доброго, успеет спалить бумаги и поднимет шум, крича,
что его ограбили…
…Она так и сидела в форменных жандармских чикчирах и белой
накрахмаленной рубашке, разве что мундир скинула. Протянула руку, взяла
хрустальный бокал и отпила шампанского – тихонечко, чтобы не мешать увлеченно
трудившемуся Анатолю. Сообщник, закатав рукава рубашки и прикрепив ремешком к
глазу огромное увеличительное стекло в медной оправе (ремешок, охвативший
голову, походил на пиратскую повязку на глазу, в коей щеголял персонаж
какого-то французского водевиля), работал неспешно и сосредоточенно: ловко
манипулируя крохотными пинцетиками и еще какими-то ювелирными приспособлениями,
он аккуратно разгибал лапки оправы, бережно извлекал драгоценные камни и
укладывал их рядками на кусок черного бархата – большие к большим, средние к
средним, ну, а мелких там не было вовсе…
– Уф-ф-ф… – вздохнул Анатоль, небрежно отбрасывая
лишившийся всех камней браслет в кучку золотых вещиц, выглядевших теперь нелепо
и непритязательно. – Все…
Ольга заботливо придвинула ему полный бокал шампанского,
каковой Анатоль осушил, словно стакан воды в жаркий день. Он откинулся на
спинку кресла, блаженно потянулся, не сводя глаз с нескольких рядков камней
чистейшей воды:
– Ну что же, изящно проделано… И должен признать, что
главная заслуга принадлежит тебе, милая Оленька…
– Как ты меня назвал? – спокойно спросила Ольга.
– Как тебя и следует называть, – усмехнулся
Фельдмаршал. – Ольга Ивановна Ярчевская, воспитанница покойного генерала
Вязинского и, соответственно, крепостная камергера Вязинского… Видишь ли,
доискаться было нетрудно. Из твоих скупых рассказов недвусмысленно следовало,
что дом, где ты воспитывалась – из лучших. Отлучившись вечерком, я как раз и
навел справки, порасспрашивал, не умирал ли в последние дни кто-то знатный и не
приключалось ли в связи с этим каких-то… эпатирующих неожиданностей. Мне
буквально сразу же исчерпывающе рассказали…
– Что, это получило огласку? – настороженно
спросила Ольга.
– Ого! Об этой истории уже говорит весь Петербург. Я
думаю, господин камергер рассчитывал добиться своих целей в кратчайшие сроки и
вовсе не рассчитывал, что тебе удастся бежать…
– Ну, в общем, так и было, – сказала она
осторожно.
– А получилась совершенно ненужная ему огласка, –
сказал Анатоль с нескрываемым удовольствием. – Камергер мне никогда не
нравился, так что сочувствовать ему не собираюсь…
– И что ты теперь намерен делать? – спросила Ольга
все так же настороженно.
– Делать… А какая мне разница, Полина ты или Ольга? Эти
мелочи ни на что не влияют.
Он разделил камни на две кучки, крупные и средние, бережно
завернул каждый в плотную пергаментную бумагу, потом положил кучки в два
замшевых мешочка и один пододвинул Ольге: