1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 2. Июль-Сентябрь - читать онлайн книгу. Автор: Харуки Мураками cтр.№ 58

Как только Аомамэ вошла, Бонза туг же поставил чашку на блюдце и бесшумно поднялся с дивана.

— Все закончилось, — доложила Аомамэ. — Сейчас он спит. Он только что пережил тяжелую и длительную нагрузку на мышцы. Теперь ему необходимо поспать.

— Так он уснул?

— Как младенец, — кивнула Аомамэ.

Бонза посмотрел ей в лицо. Заглянул глубоко в глаза. Ощупал взглядом с головы до пят, проверяя, ничего ли не изменилось. И опять посмотрел в лицо.

— Это нормальная реакция?

— После того как из мышечных тканей выведен стресс, очень многие немедленно засыпают. В этом нет ничего необычного.

Бонза подошел ко входу в темную комнату, осторожно повернул ручку, приоткрыл дверь и заглянул в щель.

Аомамэ положила правую руку на бедро, чтобы в случае чего мигом выхватить пистолет. Секунд десять Бонза вглядывался в темноту, но в итоге закрыл-таки дверь и повернулся к Аомамэ.

— Сколько же он проспит? — уточнил Бонза. — Нельзя допустить, чтобы он долго лежал на полу.

— Думаю, сам проснется часа через два. На это время, если не трудно, оставьте его в покое.

Бонза скользнул глазами по часам на руке, засекая время. И легонько кивнул.

— Ясно. Пока оставим как есть, — пообещал он. — Изволите принять душ?

— Нет, душ не нужен. Если можно, просто переоденусь.

— Разумеется. Ванная в вашем распоряжении.

Ей страшно хотелось сгинуть отсюда — как можно скорее, безо всяких переодеваний. И все-таки — стой, подруга, сказала она себе. Не оставляй противнику ни малейшего повода для подозрений. Раз уж переодевалась, когда пришла, значит, должна переодеться обратно перед уходом. А потому — идешь в ванную, снимаешь трико. Стягиваешь пропитавшиеся потом лифчик и трусики, обтираешься полотенцем, надеваешь свежее белье. Облачаешься в те же блузку и джинсы, в которых пришла. Под ремень джинсов сзади заталкиваешь пистолет — так, чтобы не заметили со стороны. Двигаешь бедрами, проверяя, не мешает ли железяка нормальной походке. Умываешь с мылом лицо, расчесываешь гребнем волосы. А потом встаешь перед зеркалом и корчишь сама себе рожи, чтобы снять проклятое напряжение с физиономии. Затем приводишь лицо в порядок. После стольких кривляний свое настоящее лицо вспоминаешь с трудом. Но постепенно находишь оптимальный вариант. Внимательно изучаешь его в зеркале. Признаешь, что ошибки нет: вот оно, твое обычное лицо. Даже улыбнуться может, если потребуется. Руки не дрожат, глаза не бегают. Та же, что и всегда, крутая сестренка Аомамэ…

Аомамэ вспомнила, как пристально уставился на нее Бонза, когда она вышла из спальни. Может, разглядел остатки слез? Все-таки плакала она очень долго, наверняка остались какие-то следы. От этой мысли ее бросило в жар. Возможно, он сразу заподозрил: «А ведь она пришла делать массаж. С чего бы ей самой плакать? Наверняка здесь что-то не так!» Может, пока Аомамэ в ванной, он уже зашел в эту чертову спальню — и обнаружил, что сердце Лидера остановилось?

Она резко завела руку за спину, проверяя, сразу ли рукоять пистолета ляжет в ладонь. Успокойся, велела она себе. Бояться нельзя. Страх проступит на лице и сразу же тебя выдаст.

Прокручивая в голове самые жуткие повороты событий, Аомамэ взяла сумку в левую руку и осторожно вышла из ванной. Правая рука готова нырнуть за спину в любую секунду. Однако в номере все оставалось по-прежнему. Бонза, скрестив руки на груди и прищурившись, стоял в задумчивости посреди комнаты. Хвостатый, сидя в кресле у выхода, ощупывал пространство холодным взглядом. Глаза у этого типа были спокойные, как у стрелка-радиста в пикирующем бомбардировщике. Одинокие глаза, привыкшие разглядывать небо долго и пристально, до полного посинения.

— Устали небось? — спросил Бонза. — Как насчет кофе с сэндвичами? Угощайтесь.

— Благодарю, — ответила Аомамэ. — Но сразу после работы я обычно есть не хочу. Голод просыпается примерно через час.

Понимающе кивнув, Бонза достал из кармана пиджака толстый конверт, взвесил на ладони и протянул Аомамэ.

— Прошу извинить, — сказал он, — если сумма окажется несколько больше оговоренной. Как я уже объяснял, постарайтесь, чтобы об увиденном вами сегодня не узнала ни одна живая душа.

— Бонус за молчание? — попыталась пошутить Аомамэ.

— Премия за дополнительные усилия, — без малейшей улыбки ответил он.

— Тайны клиентов я храню вне зависимости от суммы. Это тоже часть моей работы, и до сих пор еще ни разу никто не жаловался, — сказала Аомамэ, взяла конверт и сунула в сумку. — Где-нибудь расписаться?

Бонза покачал головой:

— Не нужно. За эту часть дохода вам не придется отчитываться перед налоговой.

Аомамэ кивнула.

— Полагаю, вы потратили на него много сил? — вкрадчиво спросил Бонза.

— Больше, чем на обычного человека, — согласилась Аомамэ.

— Это потому, что он — не обычный человек.

— Мне тоже так показалось.

— Его невозможно никем заменить, — продолжил Бонза. — Вот уже много лет он страдает от невыносимой боли. Потому что вбирает в себя наши боли и мучения. Все мы молимся за то, чтобы ему стало хоть немного легче.

— Я не знаю главной причины болезни, поэтому точно утверждать не могу, — сказала Аомамэ, осторожно подбирая слова. — Но думаю, сегодня ему действительно стало немного легче.

Бонза кивнул.

— Когда вы оттуда вышли, у вас был очень изможденный вид.

— Возможно, — сказала Аомамэ.

Пока они беседовали, Хвостатый, сидя истуканом в кресле у выхода, ощупывал взглядом номер. Голова не двигалась, но глаза так и зыркали по сторонам. А на лице ничего не менялось. Непонятно было даже, слышит ли он, о чем рядом с ним говорят. Одинокий, молчаливый — и предельно осторожный тип. Различит меж облаков вражеский истребитель, даже если тот пока не больше горчичного зернышка.

Аомамэ чуть помялась, но все же спросила:

— Возможно, это не мое дело, но… разве кофе и сэндвичи не противоречат вашим заповедям?

Бонза оглянулся на столик с кофейником и едой, и на его лице проступило слабое подобие улыбки.

— Настолько жестких заповедей у нас практически нет. Алкоголь с сигаретами, понятно, запрещены. Однако насчет еды все относительно свободно. Как правило, мы едим очень скромную пищу, но кофе и сэндвичи с ветчиной не возбраняются.

Аомамэ промолчала. С любыми фанатиками лучше держать свое мнение при себе.

— Людей у нас собирается много, — продолжил Бонза. — И общие заповеди, конечно, необходимы. Но если из каждой заповеди делать догму, пропадет ее изначальная цель. В конце концов, любые заповеди и доктрины создаются для удобства людей. Главное — не форма, а содержание. Наполнение, если угодно.

— И этим содержанием вас наполняет Лидер?