Существо провело туда-сюда, как при бритье, ножом по шее
девочки.
Игрун, мать его. Ведь блеф, провалиться мне еще глубже,
чистый блеф, полное фуфло, уж больно все театрально, вычурно мелодраматически.
Печенками понимаю, готов биться об заклад на что угодно – они просто берут
дешево на понт, но… Все ломается об это «но».
Но вдруг девочка настоящая? Один шанс из сотни, но вдруг…
Дешевку проворачивают, а ведь расчет ими сделан верно. Ведь могу сломаться на
жалости.
– Я ее буду резать медленно. Постепенно превращу
хорошенькую девочку в изрубленный кусок мяса. На твоих глазах. Ты можешь спасти
ее. Назови имя! – знай старалось существо.
«Вокруг бушевал огонь, кожу жгло, а нательный крестик
холодил ее, не подвластный адскому пламени», – вот именно в таком виде
вдруг пронеслось в голове чьим-то тихим шепотом. Кто-то напомнил ему недавние
ощущения.
Сварог уловил подсказку. Через голову, но быстро он снял
нательный крестик и прыгнул на решетку. Вцепившись одной рукой в прутья, он
выбросил другую вперед, на ту сторону, к существу. Крохотное распятие пролетело
столько, сколько позволила длина спрямившейся ниточной петли. Отпустить нить,
бросить крестик и разорвать между ним и собой связь Сварог не решился. Но
распятие коснулось существа, чиркнуло по кожаному мясницкому фартуку, в который
для пущего эффекта вырядилось это пугало. И нитки хватило.
Существо взревело, будто из него вынимали душу, которой у
него, наверное, и не было. И выпустило из лап девочку. Собственно, девочка уже
перестала существовать. В платьице в горошек путалось, сучило мохнатыми лапками
нечто паукообразное. С синими бантиками на рожках и в коричневых советских
босоножках…
Тяжелая тьма обрушилась сверху под зазвучавший со всех
сторон вой, посвист, визг.
И он провалился в эту тьму, потеряв опору под ногами, под
невыносимый вой и визг, выходивший за пределы слуха, сотрясавший каждую
клеточку тела, летел куда-то вниз, как камень; сердце захолонуло и словно бы
перестало биться от дикой скорости падения и бесформенного хаоса вокруг.
Тяжелые клубы мрака кружили вокруг, метаясь во всех направлениях, – а
может, это его переворачивало и вертело… Призрачно-белый свет прорывался
короткими вспышками неизвестно откуда, и в эти секунды Сварог успевал заметить
вокруг, на косматых и плоских черных облаках, свое многократное отражение,
нелепо распяленную кружащуюся тень, охваченную плотным кольцом дергающихся
нелюдских силуэтов, сопровождавших его с хохотом и воем, писком и царапаньем,
их спутанный клубок напоминал странный венок, то и дело менявший очертания, но
остававшийся отвратительным для глаз.
Он не знал, сколько продолжалось падение в неведомые
глубины. Падал сквозь тьму, сквозь колючие вспышки мертвенно-белого света,
отбиваясь от тянувшихся отовсюду лап, тонких, как сожженные сучья, изгибавшихся
самым невероятным образом, как не способна изогнуться человеческая рука,
царапавших то ли длинными когтями, то ли уродливыми пальцами, отбиваясь от
каких-то морд, оравших и вывших в уши. Падал сквозь мир двух красок – черной и
белой, сквозь странно изменившийся воздух, врывавшийся в легкие волной
удушливого сухого жара, смердящего так, что вонь понемногу перестала ощущаться,
застыла в ноздрях, во рту, в глотке плотными пробками, перехватывавшими
дыхание.
Падение оборвалось столь же неожиданно, как и началось,
умолкли визги и вой, уродливые тени отхлынули во все стороны и пропали
неизвестно куда. Остался смрад, окутавший так плотно, что собственное тело
казалось Сварогу пустым мешком, надутым жарким вонючим воздухом. Зато под
ногами наконец-то оказалась твердая поверхность, напоминавшая шероховатый,
выветрившийся камень, покрытый слоем невероятно сухого пепла, в котором ступни
утопали по щиколотку. Пошевелившись и переступив с ноги на ногу, Сварог не
услышал звука собственных шагов – все звуки терялись и глохли в идущем неведомо
откуда-то ли вопле, то ли стоне, столь громком и неумолчном, что он скорее
казался составной частью окружающего воздуха.
Осмотревшись, он понял, что стоит на крутом склоне
невообразимо глубокой пропасти, исполинской воронкой уходившей в бездну, где
дна словно бы и не существовало. Сварог это чуял, хотя и не смог бы объяснить,
откуда знает. Повсюду, куда ни глянь, на фоне прямо-таки космической черноты
отблескивало ало-багровое пламя – оно вздымалось лохматыми языками и тут же
опадало, чтобы через миг вновь взмыть рваными гигантскими лоскутьями, оно
изливалось тяжелыми фонтанами, гнувшимися к земле, струившимися медленными
ручьями, оно светило высокими кострами, рассыпалось на мириады пожарищ,
сливалось в чудовищные омуты. Но светлее от обилия огня не становилось ничуть –
это был мир без теней, без света, мир, состоявший лишь из мрака и огня. И
повсюду, куда ни глянь, корчились, бились, метались черные человеческие фигурки
– словно мураши в охваченном огнем муравейнике, их было столько в окружающем
необозримом пространстве, в реках и струях пламени, что к горлу подступила
дурнота и все чувства, казалось, вот-вот откажутся служить, растворившись в
безумии огня.
Больше всего это напоминало ад, и Сварог боялся подумать,
что так оно и есть. Сознание вяло теплилось, и сам себе он казался песчинкой на
дне колодца; над головой, чуялось, нависли неизмеримые выси, соразмерные
расстояниям меж звездами, еще немного – и расстояние меж ним и голубым небом
станет непреодолимым…
Он держался, отгоняя пытавшееся заползти в душу безумие.
Повторял про себя: это наваждение, мираж, морок, ничего этого нет, а если и
есть, не способно ни одолеть, ни проглотить, вот-вот рассеется, как дурной сон,
время уходит, они сами говорили, что их время уходит…
Оказалось, он не брошен и не забыт – корявые, дергающиеся,
хихикающие тени мелькали со всех сторон меж потоками и озерами дымящегося
пламени, дразнили, смыкали круг, плясали на фоне багрового огня, вставали на
рогатые головы, дразнились высунутыми языками – и все это в совершеннейшем
безмолвии, можно и подумать, что оглох, если бы не долетал отовсюду этот
многоголосый стон.
Тени отпрыгнули, прячась за пламенем, припадая к земле,
дикий вой пронесся над склоном кратера, словно бы колыхнув повсюду пламя.
Кто-то невероятно высокий, черный, неразличимый, окутанный крутящимся маревом
багровых искр шагнул прямо к Сварогу, навис, жуткий и безликий, сотрясая землю
и вздымая пепел поступью тяжелых лап. И взвыл, оглушая:
– Назови свое имя! Иначе оставлю здесь навсегда!
Однако Сварог уже ощущал в себе силы не просто
сопротивляться – нападать, фантасмагории и ужасы только злили, минутная
слабость пропала начисто, что бы там ни пугало вокруг, как бы ни тужилось.
Слишком многое видел и многое прошел, чтобы сейчас сдаваться. Черный еще
громоздился над ним, колыхаясь и подрагивая, словно отражение в текучей воде,
но Сварог шагнул вперед, чертя в воздухе крест:
– Сгинь, нечистая сила!
Слова приходили сами собой – и черная фигура дернулась,
отступая под визг пляшущих дьяволят.
– Сгинь, рассыпься!