Его предупреждали, что Хелльстад ничуть не похож на обжитые
земли, но чтоб такое…
Нет, разумеется, всему этому можно было найти рациональное
объяснение. Например: в атмосфере Талара присутствуют ядовитые примеси,
вызывающие галлюцинации (хотя до сих пор он не замечал сбоев в работе своего
организма). Или: Хелльстад есть территория со своими, в корне отличными от
повсеместных физическими законами (хотя он, даже учитывая магическую природу
Хелльстада, и представить не мог существование треугольного солнца).
«Или», «или», «или» – тысячи «или»… И каждое разбивалось о
свое «хотя».
Сварог бросил ломать голову над загадками, перевел дух и
решительно повернул назад, спеша и поругивая себя за эту нервную спешку,
добрался до развилки и двинулся другой дорогой, уже прекрасно понимая, что не
успеет до темноты выйти к реке. Галлюцинация или нет, но Сварог почему-то был
уверен, что мир вновь начнет закусывать удила, если он повернет назад, и вновь
на небе взойдет треугольное солнце…
Темнота, как он и ждал, обернулась полным мраком совершенно
неожиданно, будто упал великанский занавес. К этому времени Сварог шагал уже по
редкому лесу, покрывавшему широкую долину, – лес, надо отметить, вел себя
пристойно, деревья не трогались с места и не пытались ухватить ветвями за
шиворот. У Сварога не хватало знаний, чтобы определить, отличается ли звездное
небо над ним от того, которое можно увидеть за пределами Хелльстада, но не
удивился бы, окажись, что так оно и есть. Мрак для него не представлял
досадного препятствия – обучили видеть в темноте не хуже кошки, только заклятье
пробубни, но поневоле вспоминалось, что во всяком лесу есть обитатели, с
темнотой покидающие логова в рассуждении, чего бы пожрать…
Над горизонтом поднялся желтый серп Юпитера, стало гораздо
светлее, все вокруг залили серебристые отсветы, а тени стали черными, густыми и
четкими – но Сварог «кошачьего зрения» не отключал для пущей надежности.
Временами мерещились быстрые тени, мелькавшие поодаль меж деревьев, – а
может, и не мерещились.
Но не нападали, и то ладно.
А один раз откуда-то из подлеска вдруг явственно донесся
радостный, заливистый детский смех. Это было настолько неожиданно, настолько
дико, что у Сварога мурашки по коже побежали. Он замер и прислушался, крепко
сжимая рукоять меча. Тишина. Смех растаял в ночном воздухе, как привидение на
рассвете. Однако Сварог ничуть не сомневался в том, что ему не показалось.
Потом с той же стороны чистый голос ребенка то ли пропел, то
ли позвал: «Йо!.. Йо!..», послышался частый топот детских ног, хрустнула сухая
ветка – и все смолкло окончательно.
Сварог немного постоял, не зная что и думать. Наконец он
громко предупредил неизвестных шутников:
– Нас на мякине не проведешь! Иванов, заходи слева!
Петров, справа! Сидоров, прикрываешь!
Опять прислушался. Молчание. Испугались, гады.
И он решительно двинулся сквозь темень в прежнем
направлении. Ни смех, ни прочие не соответствующие обычной ночи звуки не
повторялись.
Признаться честно, он немного устал, сапоги и меч казались
пудовыми – но шагал вперед, как автомат, на упрямом автопилоте, надеясь, что
вот-вот увидит реку, забивая нещадным куреньем назойливо требовавший ужина
желудок. Ни в каких спасателей он уже не верил, как встарь, полагаясь только на
себя, благо имелся большой опыт.
И когда уголком глаза узрел шевеление справа, ничуть не
испугался, лишь напрягся, как почуявший волка конь.
Нечто большое, косматое, длинное, на четырех лапах,
двигалось уардах в пятидесяти от него параллельным курсом. Для пробы Сварог
свернул, сделал крюк, отклонившись немного от избранного маршрута, –
мохнатое создание, не приближаясь и не отдаляясь, повторило маневр, словно двигаясь
на невидимой привязи.
Так они шли довольно долго – временами, бросив взгляд
украдкой, Сварог успевал заметить фосфорически-желтый блеск глаз, но тварь тут
же отворачивала голову, демонстрируя как отличную реакцию, так и наличие в
башке некоего количества мозгов. Упорно не желала встречаться взглядом – и не
отставала, успев за какой-то час надоесть смертельно.
Он не хотел нападать первым – где гарантия, что это не
местный безобидный хомячок? – но безмолвный спутник опостылел хуже горькой
редьки как раз из-за своей загадочности.
Впереди показалось нечто высокое, на распяленных тоненьких
ножках, кажется, полосатое, направилось было навстречу Сварогу, перебегая от
дерева к дереву, больше всего смахивающее на куриное яйцо, вставшее на ходули,
донеслось басовитое ворчанье, что-то крайне напоминавшее лязг зубов, но
мохнатая тварь бдительно выдвинулась вперед, издала плаксивый вой. Яйцо на
ходулях застыло, как вкопанное, потом с воем кинулось в лес. Нет, пожалуй, не
хомячок. И уж конечно, не благородный самаритянин, провожающий по ночам
одиноких путников, чтобы их, паче чаяния, не обидели здешние хулиганы, –
что-то не слышно было о подобных хелльстадских благотворителях…
Решаться пора, вот что. Заприметив слева невысокий пригорок,
Сварог поднялся на вершину, уселся под деревом и с удовольствием вытянул
натруженные ноги. Потом быстренько сварганил себе из воздуха горячий бутерброд
с ветчиной, сыром и луком и впился зубами в сочную мякоть. Оказывается,
проголодался он больше, чем казалось во время марш-броска.
Мохнатая тварь бродила вокруг холмика, как заведенная
механическая игрушка. Теперь Сварог рассмотрел ее чуточку получше – нечто
среднее меж вставшим на четыре лапы шимпанзе и некрупной гиеной, хвоста не
видно, голова – сплошной комок спутанной длинной шерсти, откуда сторожко
поблескивают желтые блестящие глаза (теперь она уже не таилась, то и дело
таращилась на Сварога), косолапая походка.
То и дело она похныкивала, всхлипывала, бурчала что-то
неразборчивое – но вовсе не казалась жалким, забитым, боязливым существом,
наоборот, было в ней что-то липко-подловатое. Сварог и не заметил, как она,
сужая спираль, оказалась ближе на добрый десяток уардов. Забормотала
требовательно, жадно. Категорически не нравилась – и в роли ночного спутника, и
в общефилософском плане.
Бутерброд был доеден, была выкурена очередная сигарета; и,
решив наладить общение, Сварог запустил в тварь извлеченным из воздуха куском
сначала сырого, а потом жареного мяса – авось нажрется и отстанет. Куски упали
прямо перед мордой. И тварь, даже не наклонив башку, с такой брезгливостью
отбросила его лапой, что стало ясно: если и голодна, то ни сырым мясом, ни
жарким по рецепту императорских поваров не прельстится. Но не травоядная же? Не
похоже что-то…
Точно такая же участь постигла аппетитную поджаристую
булочку…
– Какого ж тебе рожна? – вслух спросил Сварог.
Вместо ответа последовало ворчанье и хныканье – злое,
нетерпеливое. Вновь в ее бормотанье послышались членораздельные слова, Сварог
стал старательно прислушиваться и тут же понял свою ошибку – тварь, без
сомнения, каким-то образом туманила ему мозги, давила на подсознание,
гипнотизировала хныкающими стонами и размеренными перемещениями, опять вдруг
возникла гораздо ближе, и он не успел заметить, когда это произошло…