Никого не спас,
А ведь жил он в первый
И последний раз.
Был отцом и мужем
И — судьбой гоним —
Больше всех был нужен
Лишь родным своим…
У трубы виднелась темная фигура, сидевшая верхом на коньке,
как на лошади.
— Твой-то опять надрывается, — лениво сказал
Сварог бесшумно появившейся рядом Маре.
— Я вот в него сейчас чем-нибудь попаду… —
безжалостно заявила сподвижница.
Сварог фыркнул. Обитавший неподалеку юный уличный певец,
сосед лишенного наследства восемнадцатого герцога Номера, положил глаз на Мару
(отчего-то очаровавшую его даже в своем новом облике, не столь уж и прекрасном)
и регулярно угощал серенадами.
— Сейчас я его…
— Отставить, — сказал Сварог. — Традиция
такая, терпеть нужно…
От него осталась
Жажда быть собой,
Медленная старость,
Замкнутая боль.
Неживая сила,
Блики на воде.
А еще — могила.
Он не знает, где…
— И так тошно, а тут еще тоску наводит…
— Помолчи-ка, — сказал Сварог,
насторожившись. — Видишь?
— Что?
— Вон, левее, прямо над мостом…
— Ничего там нет, — уверенно сказала Мара.
Сварог протер глаза, поморщился:
— Ну как же нет? Что-то вроде орла.
— Ничего я там не вижу.
Сварог не настаивал. Однако был уверен, что ему нисколечко
не почудилось: над городом, очень низко, кружили уже три огромных черных птицы,
почти не шевеливших крыльями, подобно парящим орлам, временами заслоняли
далекие огни домов, уличные фонари. И летали они, не выбираясь за пределы
оцепленной зоны…
— Нет там ничего, — пожала плечами Мара. —
Пошли спать, а?
— Пошли, — сказал он решительно.
И подумал: нет, пора отсюда убираться, такие собаки и такие
птицы ничего хорошего не сулят…
Глава 3
Право убежища
Харчевня именовалась без особых претензий — «Кошка и
кастрюля». Кошек, помимо той, что на вывеске, обнаружилось целых три —
зажравшихся до того, что они дремали под столами, брезгливо игнорируя брошенные
им в приступе пьяной любви к животным мясные останки.
Мара легонько придавила одной хвост носком башмака, но та
открыла один глаз, лениво вытянула хвост из-под подошвы и вновь задремала.
— Не мучай животное, — мельком заметил Сварог без
особой укоризны.
— Настоящая кошка должна быть зверем. — Мара
нацелилась на кошачий хвост уже каблуком. — А эта…
— Если она заорет, привлечешь к нам внимание.
Вот это моментально подействовало, и Мара унялась. Сварог
глянул на распахнутую дверь — отец Калеб все не появлялся, а пора бы… Ввалилась
компания, еще с порога заоравшая, что вина им нужно много, а вот закуска вовсе
и не обязательна. Судя по гильдейским бляхам, явились речники топить в чарке
горе — «Кошка и кастрюля» располагалась неподалеку от одного из портов, и
попавшие в кольцо блокады речные суда обязаны были встать на мертвый якорь, а
паромы — прервать сообщение меж берегами. По этой причине речной народ пил с
утра до вечера, но в обличении властей не поднимался выше Речного департамента,
августейшую особу не затрагивая, — в любом порту хватало шпиков.
Сварог думал о своем — пытался понять, почему их с Марой
бросили. Какие бы там сложные интриги ни плелись среди правящей верхушки, они
не объясняли бездействия и деликатности Гаудина, столь несвойственных
начальнику тайной полиции, особенно в столь серьезном деле. Гаудин уже должен
был знать о призраке, подменившем принцессу. Мог бы и направить связного, мог
бы помочь. Противники Гаудина были владетельными особами, но их люди оставались
шпионами-любителями, а у Гаудина имелась в руках Контора. Как показывает
исторический опыт, Контора побивает в три хода дилетантов любого ранга…
Поневоле подворачивалась невеселая, но веская гипотеза —
Гаудину сейчас не до земной тверди, что бы эпохальное там ни происходило. На
тверди небесной случилось нечто столь серьезное и важное, что лихая компания
Сварога обречена на автономное плавание. Вульгарно говоря, наверху шерсть летит
клочьями. Так частенько случается, стоит юной императрице надолго увлечься сильванскими
охотами — впрочем, придворные баталии с тем же успехом разыгрываются и в
отсутствие старого и сурового, собаку съевшего на кознях и интригах монарха…
Что, если точнехонько так все и обстоит? При этой мысли
стало невероятно неуютно. Но он браво плюнул под стол — благо нравы грязной
харчевни дозволяли — и подумал, что уж если его за тридцать с лишним лет не
смогли угробить в обители развитого социализма, здесь и подавно не слопают,
подавятся…
— Ты что это под стол плюешь, барон? — спросила
Мара.
— Придумал, как организовать ситуацию, когда всем
станет не до облавы и не до нас.
— Как?
Сварог сначала выдержал полную многозначительности
театральную паузу, с опаской оглянулся на ближайшего соседа — объевшегося и
теперь сонно выбирающего из бороды крошки — и добился-таки своего: Мара тоже
обвела зал тревожным взглядом, прикидывая, кто может прятать камень за пазухой
против них. Теперь было можно:
— Поджигаем королевский дворец. Со всех восьми концов.
— Лихо, — Мара посмотрела на него с
уважением. — Только мне придется изрядно повозиться, чтобы состряпать
«слезы дракона». Есть такой горючий состав. Даже на воде полыхает так, что
любо-дорого. Значит… Смолы немерено здесь же, в порту, пробежаться по аптекам
пошлем Паколета, нашатыря на Бараглае полно у любого алхимика…
— Да погоди ты, — сказал Сварог. — Я же
шутил.
— Да? А план не столь уж наивен. Послушай, если и в
самом деле…
Сварога спасло появление отца Калеба, одетого арматором
средней руки. Харчевня, хоть и захудалая, делилась на две половины: «пьяную» и
«деловую». В первой вино трескали ради самого процесса, а во второй —
потягивали, обсуждая дела. Сварог обосновался в «деловой», где разговоры
шепотом были в порядке вещей, и те, кто беседовал, сдвинув над столом головы,
выглядели не заговорщиками, а совершенно приличными людьми — например,
контрабандистами, а то и «ночными рыбаками».
[1]
— Братья согласились вам помочь, — сказал отец
Калеб. — Однако должен предупредить: к вам до сих пор питают некоторое
недоверие, причины которого мне непонятны…