Судьба попугая - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Курков cтр.№ 37

— Вам нравится? — обрадовался он. — Жилетка просто прекрасная, вы не поверите — одиннадцать карманчиков. Таких жилеток даже до революции не было!..

«Почему „даже“?» — подумал Банов, но ничего не сказал.

Вдруг послышался свист.

— Птичка? — поднял указательный палец вверх Мечтатель.

Банов напряг слух.

Снова прозвучал свист, уже погромче, и тут же откуда-то из-за шалашика донеслось чье-то мурлыканье.

Банов вскочил на ноги. Так напряженно глянул на Клару, что и она поднялась.

— Бежим! — шепотом крикнул директор школы и понесся первый туда, где они расстались с Карповичем, на другую сторону холма.

Забежав за горб, Банов упал на землю.

Клара, запыхавшись, присела рядом.

Отдышавшись, они подползли к самому верхнему краю холма и выглянули оттуда.

Перед Мечтателем стоял солдатик с трехэтажным обеденным судком. Он что-то рассказывал старику, а тот в ответ улыбался. Потом, оглянувшись по сторонам, солдатик пожал Мечтателю руку и как-то по-приятельски похлопал его по плечу.

Ошарашенная Клара посмотрела на Банова.

— Как так можно? — спросила она. Банов пожал плечами. На землю упали первые капли дождя. Кремлевский Мечтатель с трехэтажным судком в руке забежал в свой шалашик.

Банов и Клара поднялись, пошли искать Карповича.

Вечером над новопалестинским холмом снова жужжали самолеты, пролетая высоко, большими стаями, направляясь вслед за уходящим солнцем. Первое время все жители задирали головы вверх, в удивлении провожая взглядами этих невиданных здесь прежде железных птиц с красными звездами на крыльях. Но на третий день интерес к пролетавшим самолетам пропал и особого внимания на них больше не обращали.

Жизнь продолжалась, поля вокруг Новых Палестин зеленели. Текла спокойно речка, на берегу которой дымила ежедневно своей трубой коптильня Захара, где, кроме самого коптильщика, жил теперь и однорукий Петр. Захар выходил его да так и оставил у себя, и теперь этот малорослый мужичок, весь исполненный благодарности и любви к Захару, всячески пытался помогать ему и быть полезным, хватаясь за любое дело, для исполнения какого одной правой руки было достаточно. Благо, таких дел в коптильне хватало, и Захар быстро ощутил, как с появлением помощника заспорилась его работа.

Теперь они вдвоем за несколько минут могли еще в горячей коптильной камере печки поснимать уже закопченное мясо и навесить на чугунные крючья свежее. А по вечерам сидели они за деревянным столом у окна и пили всякие отвары, наслаждаясь иногда больше обоюдным молчанием, чем малозначительными разговорами.

В домике всегда было тепло и сухо, и пахло всегда удивительно приятно и аппетитно, не говоря уже о том, что ели они отдельно от коммуны и никаких упреков за это не имели.

Перед сном Петр обычно выходил к речке ополоснуться. Однажды, когда затихли уже самолеты, выйдя на берег, Петр услышал голоса и притаился. Был он мужичком стеснительным и избегал всяких ненужных встреч с людьми, особенно после того, как вместо руки заимел длинный, но бесполезный обрубок.

Притаился он, присел на траву у воды и, когда глаза чуть привыкли к еще не совсем загустевшей темноте, рассмотрел в речке двух купающихся — были это горбун-счетовод и его жена, приятная круглолицая баба. Разговора у них меж собой не было, а только ахи, охи и покряхтывания. И вдруг счетовод спросил: «Слышь, а Василек там не простудится?» «А чего, — ответила жена, — тепло ведь, и ветра нет».

«Подожду, пока уйдут, а потом уже и сам окунусь», — решил Петр и лег на спину, чтобы в звезды заглянуть, но тут голова его на что-то мягкое опустилась, и тотчас точно в самое его ухо детский плач-крик ворвался. Вскочил он на ноги с испугу.

— Иди, — донесся голос счетовода. — Слышь, проснулся!

Петр, не оглянувшись на проснувшегося малыша, на цыпочках вернулся в домик-коптильню — только дверь скрипнула, когда он вошел.

Захар уже лежал на своей лавке, накрывшись длинным куском полотна, принесенным ему в уплату кем-то из ближнего колхоза.

— Ну, искупался? — спросил он.

— Нет, — ответил Петр. — Там люди…

— Тогда спи…

Петр лег на свою лавку, стоявшую под другой стеной. Лег на спину. Задумался. Вспомнил Глашу, бросившую его сразу же после суда и ни разу с тех пор им не интересовавшуюся. Видел он ее пару раз за последнее время, и то издалека. Ходила она беременной, и от этого стало Петру на душе грустно — родится ведь какой-нибудь ребенок, а люди ему скажут потом, что отец у него вор был… А какой он вор9 Ему просто курить хотелось…

Размышления Петра нарушил стук в двери. Он приподнялся на локтях.

— Открой, — хрипло сказал Захар. — За закуской, наверно, пришли. Дашь им кролика перекоптившегося, что в кладовке сразу за дверью висит, им-то все равно…

— Сейчас! — сказал Петр, увидев две человеческие фигуры в темном проеме.

Нашел кролика, вернулся к дверям, протянул пришедшим.

— Да нет, мы так просто… — прозвучал голос счетовода. — Мы поговорить…

Захар, услышав это, сел на лавке, удивленно глядя в сторону дверей.

— Там ветер, так думал, что лучше горбунка в тепло пока… — добавил счетовод.

Петр посторонился, и гости вошли.

Захар зажег керосин в лампе, снова подцепил ее к потолку над столом.

Все расселись. Жена счетовода держала малыша на руках, но когда села — опустила его на колени.

— Мы купались тут… — сказал счетовод. — Вот решили зайти, а то еще никогда не заходили…

Захар молча встал из-за стола, сходил в кладовую и принес оттуда накромсанный окорок. Положил на стол.

— Хлеба вот нет, — сказал с сожалением.

— А, ничего! — махнул рукой счетовод, принюхиваясь к окороку.

— Ешьте-ешьте! — сказал Захар.

Пожевали мяса, жена счетовода даже спящему Васильку пыталась кусочек в рот положить.

Потом Захар поставил медный чайник малинового отвара на печку подогреться.

Разговорились потихоньку.

— Ты там не очень обиду держишь? — спросил осторожно счетовод у Петра.

— Нет,сказал Петр.

— Вот подождал бы чуть до будущего, все б хорошо вышло, — говорил горбун.

— Ведь в будущем у всех все будет и воровать никакого смысла, ведь все равно что у себя красть, понимаешь… А там, в будущем, и книжек у каждого будет на самокрутки сколько хочешь и даже больше, чтоб можно было их на что-нибудь менять, понимаешь?..

Петр кивнул. Обиды он действительно не держал, не в его характере это было. О руке потерянной жалел, но знал, ; что сам в случившемся виноват, а потому и не роптал.