Но не сказал ему об этом ничего — он сейчас мучился. Ни за что.
— Иди в кадры, предлагайся, — посочувствовал я ему. — Скажи, что я согласен на твой перевод…
— Сергей Петрович, как же? Я ведь и рапорта не подавал…
— Считай, что он уже подписан…
Мы вышли с Китом на улицу и отправились к автостоянке. Кит за спиной недовольно кряхтел и задумчиво жевал бублик с маком.
— Ну, чего сопишь? — спросил я недовольно — злая энергия возбуждения искала выхода.
— Да чего там… — вздохнул тяжело Кит и откусил полбублика.
— Из тебя слово вырвать тяжелее, чем коренной зуб… — сердито сказал я.
— А чего там говорить? — пожал плечами Кит. — Знай, как в рекламе — лучше жевать, чем говорить.
Посмотрел с сожалением на оставшийся кусок бублика, протянул засиженную маковым пометом четвертушку, лицемерно угостил:
— Хочешь? — Кит надеялся, что я откажусь и он благополучно дожрет свой бублик.
Толстые усы Кита были грустно опущены. Его усы служили индикатором душевного состояния. Когда они опускались, его мясистая хряшка становилась вроде греческой маски печали и страдания. Поднимались грозно вверх — маска задора и готовности к бою.
Я отнял огрызок, торопливо сжевал и пообещал:
— Не плачь — дам калач…
— Ага, как же! Дождешься, — эпически заметил Кит, мрачно наблюдая, как я слизываю с ладони маковые зернышки. — Слушай, командир Ордынцев, а может быть, ты с Лешкой слишком круто? А? Вдруг мы ошибаемся… Вдруг он не уходил никуда?
— Запомни, Кит, я никогда не ошибаюсь. Понял? Не ошибаюсь! Не могу! Не имею права…
Кит помотал тяжелой башкой:
— Все, Петрович, ошибаются. Когда-нибудь. Даже минеры…
— А я, Кит, и есть минер. Как ошибусь — конец, в жопу… А с Лехой я не ошибаюсь!
— Почем знаешь?
— Его друга Ларионова убили, когда он дежурил. Лешка сейчас должен был по потолку бегать. А он себя до хрипа отмазывает…
Итак, за прошедшую ночь мы потеряли двоих из нашей малочисленной, непрерывно сокращающейся команды.
Когда-то наш отдел в «Шестерке» — Главном управлении по борьбе с оргпреступностью — был довольно грозной силой. Именно тогда прилипло название «Дивизион»: Юрка Любчик, болтун и полиглотник, называл его по-английски — «ферст дивижн», то есть первый отдел, и другие стали повторять — «дивизион».
Так и привыкли.
А отдел редел и усыхал, как шагреневая кожа. Интересно, кто такой этот самый шагрень — чья кожа все время уменьшается и исчезает?
Мы подошли к машине Кита — самому уродливому автомобилю на территории Российской Федерации. Может быть, даже во всем СНГ. Старый военный «газон», реставрированный, переделанный, переоснащенный, перекрашенный в камуфляж цвета свежей блевотины. Когда Кит после года ремонтно-восстановительной деятельности пригнал машину впервые, мы все, естественно, вывалили на улицу — смотреть обновку.
К.К.К., ученая головушка, задумчиво-растерянно сказал:
— Н-да, можно сказать, тюнинговый кар…
Мила Ростова осторожно спросила:
— В нем ездить не опасно?
Валерка Ларионов успокоил:
— Его хоть с Останкинской башни скинь — ни черта ему не станет…
Гордон Марк Александрович предположил:
— Никита, это вам Ордынцев у душманов отбил?
Кит Моржовый обиженно сказал:
— Да что вы все понимаете? Нормальный «иван-виллис», естественный русский джип…
И усы его были грозно воздеты в зенит. А добренький наш Любчик утешил:
— Нет, Кит, у него вид не как у джипа. Он выглядит как «джопа»…
Как припечатал. Навсегда. Даже Гордон Марк Александрович и Мила вежливо спрашивали:
— Кит, мы поедем на «джопе»?
Мы влезли в кабину «джопы», больше похожую на водительский отсек БМП, и Кит спросил:
— Поехали?
— Давай в Сыромятники. Потихоньку… А я тебе обскажу свой план по дороге… Шаг за шагом, как говорят американцы — «step by step»…
— Ну да, — кивнул Кит. — Степ бай степ кругом, путь далек лежит…
11. Нью-Йорк. Департамент полиции. Полис Плаза, 1. Стивен Полк
— Здесь одиннадцать с половиной фунтов! — приглушенно-таинственно сказал детектив Джордан и театральным жестом указал Стивену Полку на свой стол. — Тысяча сто сорок шесть штук!
— В протокол внесли? — спросил Полк.
— Конечно! — удивленно выкатил на него свои сизые маслины Джордан.
— Ну, слава Богу! — усмехнулся Полк, уселся поудобнее в кресле и вытянул ноги. — Полдела сделано…
Полицейские любят накачивать пар. Или привыкли делать вид, будто они из-под земли добывают то, что им иногда с неба падает. Или с моста — как этот сумасшедший в «мерседесе».
Джордан смотрел на Полка с досадой и раздражением — этот «фед», этот нарядный джимен, этот нахальный хлыщ хочет ему показать, будто он такое в жизни повидал, что его ничем не удивишь. Наглец молодой, пончик с дерьмом.
— Я понимаю, что вам большие дела крутить не впервой, — стараясь улыбаться, заговорил Джордан, а голос его искрился от нарастающей злости. — Но нас, скромных мусорщиков уголовщины, поразить очень легко. Во всяком случае, за двадцать лет службы я впервые вижу одиннадцать с половиной фунтов зубов…
Полк, чуть прищурившись, разглядывал на пластиковой столешнице гору золотых зубов. Заходящее солнце косыми лучами рассекало кабинет Джордана на дымящиеся светом ломти, и нижний пласт разогревался сиянием небрежно насыпанных на столе кусочков золота. Полк оторвал взгляд от зубов и повернулся к полицейскому:
— Не злитесь, Джордан… Я сам никогда не видел ничего подобного…
Острые конусы клыков, плоские пластины резцов, суставчатые гусеницы мостов, бюгели, фестоны коронок, обломки вставных протезов — всех оттенков желто-красной гаммы.
Старшему специальному агенту ФБР Стивену Полку раньше приходилось не раз иметь дело с золотом. Украшения, золотые монеты или банковские слитки. Очень редко — самородки. И случалось, что золота было много больше, чем сейчас. Но почему-то именно эта куча золота вызывала у него непривычное ощущение тревоги и отвращения. Может быть, потому, что в нем тайно присутствовало ощущение былого страдания. Золото в монетах или слитках было обезличенным и по существу ничем не отличалось от обычных пачек денег. Эти зубы несли на себе отпечаток давно перенесенной людьми муки. И оттого, что их было так много, это старое истаявшее страдание уплотнялось и набирало силу.
— Скажите, Джордан, что вам удалось узнать о погибшем?
Джордан подвинул к себе листок бумаги, приподнял его над столом, и справка рассекла солнечный луч. В кучу золота на столе впечатался черный квадрат, и в этом месте искрящееся пламя золотого костерка на столе пригасло. Полк невольно подумал о том, что лицо Джордана похоже на это золото: неровная кожа с коричнево-золотым блеском, изрытая темными пятнами.