Третья террористическая - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Ильин cтр.№ 22

Вернувшись домой, он поступил на работу в милицию. Где служил до момента, пока новая власть не стала расставлять на ключевые должности своих людей. Он им не подошел, потому что, когда к нему пришли, потребовав сбить замки с оружейки и раздать народу оружие из милицейского арсенала, он отказался, переведя райотдел на усиленный режим несения службы. Большинство милиционеров ему подчинились, потому что были из его тейпа. Оружейку от разграбления он тогда уберег, но из доверия вышел.

Когда началась первая война, к отцу приходили очень уважаемые люди, предлагая взять в руки оружие. Но он хоть и вежливо, но твердо отказывался, не объясняя причин. Хотя кое-кто считал, что он продался русским.

А может, и так. Может, годы в военном училище, в армии и на номенклатурной в бывшем Союзе должности не прошли для него даром и привитая на политзанятиях и партактивах идеология крепко засела в нем? Тем более что тогда, в Союзе, он не бедствовал, обеспечивая своему роду крепкую, зажиточную жизнь за счет получения «хлебных» постов в местной администрации. А идеология, которая приносит барыш, крепка вдвойне. Все то, что он имел, ему дал Советский Союз. Ичкерия — пока ничего!..

Его даже хотели судить шариатским судом, но не решились, потому что в своем тейпе он был очень уважаемым человеком.

В этом смысле сын пошел в отца. Он тоже отказался воевать, потому что не верил в то, что маленькая, зажатая со всех сторон сильными соседями Ичкерия может быть по-настоящему независима. Ей все равно придется под кого-то «лечь». Под русских, может быть, даже лучше, к ним они за столетия совместной жизни уже притерлись и притерпелись, а что ждать от новых покровителей, еще неизвестно. Новая комариная стая всегда хуже старой, потому что голодней.

Так считал Умар Асламбеков.

Потому что имел право так считать, закончив истфак и написав не одну научную работу по истории Чечни. Жить под Россией, конечно, не сладко, но для маленьких народов любая государственная «крыша» не сахар-рафинад. Они хоть где будут в меньшинстве и будут притесняемы.

Первую войну Умар пересидел в Москве, в аспирантуре, ютясь с женой и сыном в комнате в университетской общаге. Оставаться дома ему было опасно, так как за ним в любой момент могли прийти. Те или другие. Потому что и для тех и для других он был врагом: для одних — чеченцем, для Других — чеченцем, отказавшимся воевать за свободу Чечни. От первых он «откупился» московской регистрацией и справкой из аспирантуры. От других откупался его отец. Деньгами и мелкими услугами.

Наверное, пойти воевать ему было бы даже проще. И легче. Потому что видеть по телевизору, как федералы бомбят знакомые ему села, читать, как зверствуют, убивая мирных жителей, слушать в своей пятнадцатиметровой комнате рассказы приехавших в Москву земляков было невыносимо трудно. Особенно понимая, что их слышит его, по чеченским меркам, почти уже взрослый, тринадцатилетний сын. Ему хотелось оправдываться и доказывать, что он не трус, что он не от войны здесь прячется, не от смерти. Но только без толку доказывать, чем больше будешь доказывать, тем меньше тебе будут верить. Он понимал бессмысленность этой войны, но, что бы он ни понимал головой, его сердце было там, где горела его земля, где убивали его земляков и где должен был быть он!..

Но на чьей стороне? Боевиков, которых он, как историк и человек, имеющий свое мнение, не мог поддержать? Федералов, которые были захватчиками? Им служили многие чеченцы, но эти чеченцы были либо кровниками боевиков, либо примазались к власти из-за денег и будущих должностей. С ними он дружбу водить не желал.

Ни с теми, ни с другими ему было не по пути! Он оказался не у дел, оказался белой вороной в опаленной войной, черной от копоти стае. И ему было очень неуютно.

Наверное, он мог выкрутиться, мог поучаствовать в каком-нибудь одном бою или даже изобразить это участие, а потом сколько угодно сидеть в мирной Москве, спокойно глядя в глаза своим гостям. Или даже не воевать, а выполнять мелкие поручения боевиков здесь. Но это было бы неправильно, это было бы недостойной чеченца трусостью…

Война кончилась.

А с ней аспирантура. Потому что кончились деньги. А чеченец в русской столице жить без денег не может. А уж тем более учиться в аспирантуре. Все считают, что если ты кавказец, то у тебя полны карманы долларов, и если ты их не даешь, то, значит, не хочешь дать. Там, где русский может договориться, чеченец может только заплатить! Причем — много!

Он мог начать выполнять поручения боевиков дли пойти в торговлю и так остаться. Но предпочел уехать домой.

Он ушел из аспирантуры, ушел из общежития и уехал из Москвы, перевезя свою русскую жену и сына, который учился в русской школе, к ее родителям, потому что в Чечню она ехать отказалась… Татьяну можно было понять — она никогда не жила в деревне и уж тем более в чеченской деревне. Она была коренной москвичкой и привыкла жить в большом городе, в котором есть метро, троллейбусы и ночные магазины, а по вечерам повсюду горят электрические фонари, а не осветительные ракеты и подожженные дома.

Умар знал уклад, по которому надлежит жить чеченской жене, представлял, как болезненно эти правила воспримет Татьяна, и поэтому с собой ее не тащил. Хотя и с ней не остался. В тех двух «хрущевских» комнатках и без него было не повернуться. Да и лучше жить в своем доме, чем в чужом…

Но там, дома, ему легче не стало. Дома, как ему казалось, он ловил на себе косые взгляды и слышал за своей спиной осуждающий шепот. Нет, его не упрекали, ему радовались, но он встречался со своими друзьями детства, с одноклассниками, с соседями, у многих из которых не было пальцев на руках и ногах, не было рук или ног, не было живого места. Они были воинами и были не по одному разу ранены. Ему показывали могилы тех, кого уже нет, кто погиб в борьбе с оккупантами.

А он не был убит, не был ранен и никого не убил.

И он прятал глаза.

Он не чувствовал своей вины, но… чувствовал!

Когда началась вторая, такая же бессмысленная, на его взгляд, как первая, война, он понял, что должен воевать. Или должен куда-то исчезнуть.

— Здесь тебе жизни не будет, — сказал, твердо глядя ему в глаза, отец. — У них каждый день гибнут сыновья и братья, а ты живешь. Они не поймут ни тебя, ни меня. Если ты останешься, тебе придется взять в руки оружие и придется пойти на войну!

Отец был против этой войны, но он жил среди людей и должен был поступать как они. Он больше не мог укрывать от смерти своих детей. Он должен был принести свою, как и другие, жертву, чтобы стать как все.

К сожалению, люди не всегда вольны поступать так, как считают нужным. Особенно когда твой народ попал в беду. Ты можешь быть против войны, но ты обязан на ней умереть!

Отец спустился в подвал и принес оттуда и положил на стол автомат.

— Воюй. Или уходи!..

Умар Асламбеков понял, что дома у него нет.

И что ему не остается ничего другого, как уйти из родового села. Уйти надолго, может быть, навсегда.