Подполковнику защелкнули на запястьях наручники. После чего позволили натянуть штаны, набросить на плечи пиджак и, посадив в машину, увезли в СИЗО.
Анкудов, довольный собой, подошел к комнате Тамары, дверь была приоткрыта. Девушка была в шоке и не понимала, что происходит. Вокруг была куча вооруженных людей. Она сидела на кровати, кутаясь в плед.
– Павел, что случилось? Почему здесь эти люди? Где отец?
– Тома, успокойся. Твой отец арестован. Ты должна была быть к этому готова.
– Но за что его?
– Скажем так: вместо того, чтобы раскрывать преступления, он их совершал.
– Не понимаю. Это ты о чем?
– Помнишь те выстрелы, которые ты слышала в «Парадизе»?
Тамара молча кивнула, внимательно смотря на Анкудова.
– Так вот. Тогда в фитнес-клубе убили человека. И не кто-нибудь, а Валерий Лаврецкий.
У девушки от изумления расширились глаза.
– Этот подонок? Убил? Впрочем, что еще от такого мерзавца ожидать. А папа собирался отдать меня ему в жены.
– Твой папа «отмазал» его от тюрьмы. Подчистил улики. Выбил признательные показания у двух ни в чем не повинных бездомных…
– Хватит, – холодно сказала Тамара и, плотнее закутавшись пледом, отвернулась. – Хватит! Я не хочу больше слушать это все.
– Если хочешь, если тебе страшно ночевать одной, можешь поехать сейчас со мной.
– Нет, я останусь здесь.
Тамара вдруг осознала, что и она, хоть невольно, но причастна ко всем мерзостям, творимым ее отчимом. Этот дом, сад, претенциозные статуи, машины, которыми она пользовалась, сережки-колечки, которыми он ее задаривал… Ведь не за полицейскую зарплату же, в самом деле? Боже, какой стыд! Девушке захотелось бросить все и уйти из этого проклятого дома в чем мать родила. Вместо этого она кивнула на расхаживавших по дому полицейских.
– Долго они еще тут будут топтаться?
– Нет. Мы уходим уже, – сказал Анкудов Тамаре, после чего крикнул всем: – Так, сворачиваемся. Операция закончена.
Опер подошел к девушке и взял ее руку в ладони.
– Извините, что вас напугали. Можно я вам позвоню на днях?
– Да не стоит извиняться. Это ваша работа, – Тамара грустно посмотрела на мента. – Звоните, конечно. А лучше приходите на выставку.
– Спасибо. Обязательно, – Анкудов нежно посмотрел ей в глаза, развернулся и побежал к машине.
Через десять минут дом опустел. Тамара села за стол на кухне, налила виски. У нее перед глазами, словно кино на экране, прокрутилась вся история отношений с отчимом. Сначала – любящий, ни в чем не отказывающий папа, который водил ее за ручку в садик. Катал в парке на каруселях, баловал мороженым, покупал все игрушки, какие она хотела. Поддерживал в трудную минуту, когда все друзья отворачивались. Потом – строгий отец, контролирующий каждый шаг. Огрубевший после смерти мамы, ревнующий дочь к каждому ее новому ухажеру. Запирающий в комнате в наказание за поздние возвращения домой. «Я тебя люблю. Я тебя оберегаю», – любил он повторять. И в конце концов – жалкий лицемер, пытающийся повыгоднее продать дочку, отдать ее в лапы подонка. Как можно так опуститься, чтобы настаивать на свадьбе единственного чада с убийцей и наркоманом? Это уже не любовь. Это предательство. Низкое, подлое предательство. После такого нетрудно поверить, что и из детдома он ее брал ради банального решения квартирного вопроса.
* * *
Анкудов с Копотем сидели в том же баре, где совсем недавно впервые встретились после стольких лет. За тем же столиком, где с их устного договора и началась вся эта эпопея с местью, кражами, погонями, поиском общака. Перед ними стояла початая бутылка коньяка.
– Ну, что, дружище, не ожидал, что у нас все получится?
– Если честно, то не очень. Правда, и выбора у меня особо не было. Или пан, или пропал. Спасибо, Колян, – Павел пожал Копотю руку и поднял стопку. – Давай за нас! И за удачу!
Они выпили и закусили.
– Единственное, с чем мы еще не разобрались, это наши любовные дела, – посмотрел Анкудов на друга. – Что будем делать? Сегодня у Тамары открывается выставка. Кто первый подойдет?
– Пусть, как всегда, – решит монета? – спросил Копоть.
Анкудов молча достал из кармана копейку.
– Орел, – слегка помедлив, сказал Копоть.
Павел слегка подбросил ее над столом. Монета со звоном ударилась о поверхность, откатилась к краю и остановилась на ребре.
– Что ж. Ничья. Пусть, значит, решает сама, – резюмировал Копоть.
Глава 18
В городской библиотеке на выставку молодой художницы Тамары Гандыбиной публика собралась самая разнообразная. Отец девушки не поскупился на масштабную рекламу – еще за месяц до открытия афишами был оклеен весь город. Подполковник очень хотел, чтобы на каждой красовалось лицо дочери, но она упрямо отказывалась. Цветные плакаты, напечатанные полиграфической фирмой Гандыбину в качестве «презента», содержали только репродукцию полотна «Рождение Афродиты». Тамара вполне резонно считала, что быть узнаваемой на каждом углу – сомнительная радость. Максимум, на что смог ее в самом начале уговорить отец, – это сняться в передаче про местных художников. Тамара посчитала, что это будет разумным компромиссом – все равно такие программы мало кто смотрит. Разве что сами участники, их друзья, недоброжелатели и родня.
В день открытия в библиотеке был выходной день. Гандыбин специально договорился с директором, так как не хотел, чтобы вокруг ошивалась случайная публика. Как-никак, в конце предполагался фуршет для гостей. В отдельном зале были накрыты столы со спиртным, соками и легкими закусками в изящных вазочках. О фуршете никому не сообщалось. Тамара сказала только самым близким подругам, что можно будет хорошо погулять, мол, отец по такому поводу расщедрился как никогда.
Публики собралось очень много. В обычной ситуации сюда пришло бы максимум человек пятьдесят, даже при такой рекламе. Однако события последних дней разожгли к семье арестованного подполковника нешуточный интерес. У входа толпилось внушительное количество людей. Всем хотелось посмотреть, что это за дочка у «оборотня в погонах», о котором шумит вся пресса и телевидение. В фойе несколько операторов, установив камеры, скучающе рассматривали развешанные по стенам портреты классиков литературы.
– О, смотри какой носатый. Я читал, что чем длиннее у мужика нос, тем длиннее этот самый, – улыбался телевизионщик лет тридцати в джинсах и майке с логотипом канала, покосившись на ширинку.
– Сам ты носатый. Это же Гоголь. Николай Васильевич, – ответил коллега.
– Да знаю я. За ним, наверное, бабы табунами бегали. А вон смотри, у того вид как у вампира. Бледный какой-то, злой, в сюртуке. Небось, про гадость всякую писал.
Они расхаживали от портрета к портрету, комментируя каждый в силу своего интеллекта и чувства юмора. Сидящая у входа на кресле пожилая библиотекарша наблюдала за мужчинами с нескрываемым презрением. Вот раньше было по-другому. Во времена ее молодости люди и книжек побольше читали, и уважения к авторитетам было больше. А сейчас что? Ни культурного багажа, ни воспитания. Нахватаются в институтах вершков и вперед, деньги зарабатывать. Деньги – все о них только и думают. Нет чтобы остановиться на миг и хотя бы попробовать приобщиться к настоящему искусству. Взять в библиотеке альбом с репродукциями. Почитать биографию кого-нибудь из великих. Глядишь, и дрогнет внутри что-то настоящее, не наносное. Библиотекарша грустно вздохнула. В последнее время культурных, интересных людей она встречала все меньше и меньше. Теперь на абонемент записывались по нужде, не по зову сердца. Студенты брали только необходимое для учебы, люди постарше – пустые криминальные детективы и пошлые дамские романчики.