Господа офицеры - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Ильин cтр.№ 59

Быстро и не задумываясь!

Потому что если начать думать, то можно додуматься черт знает до чего! От соблазнительных предложений нужно отказываться, как в ледяную воду прыгать — разом и не раздумывая. А потом уже поздно...

— У меня есть кое-какие вопросы относительно того колье, — произнесла Ольга. — Но ты, конечно, ничего мне не скажешь?

— Не скажу, — хотел было развести руками Мишель Герхард фон Штольц, но они и так уже были растянуты в стороны — дальше некуда.

— Жаль, — вздохнула Ольга. — Жаль, что все так получилось... Мне будет плохо без тебя! — И, помедлив мгновение, подошла к Мишелю и, встав на цыпочки, поцеловала его. И он бы мог поклясться, что она не лукавила, что ей действительно было жаль, потому что он почувствовал на своей щеке ее слезы.

Наверху отчаянно ревели, скрежетали, грохотали, перемалывали в муку органические отходы механизмы мусороперерабатывающего завода, где суждено было успокоиться мятежной душе Герхарда фон Штольца.

А он стоял, раскинув в стороны руки, распятый на ржавых трубах, как на кресте. То ли святой, то ли просто дурак...

— Эй! — громко крикнула Ольга.

Отошедшие на десять шагов головорезы разом выдернули пальцы из ушей и обернулись.

— Вы меня хорошо слышите?

Все согласно кивнули.

— Тогда убейте его! — показала она на Мишеля. — Убейте его быстро!... Чтобы он не мучился!... Не теперь!... Когда я уйду!

И, резко повернувшись, Ольга пошла прочь, чтобы не видеть, как будут лишать жизни Мишеля Герхарда фон Штольца. Ее Мишеля.

И еще чтобы никто не заметил ползущих по ее лицу слез...

Прощание было недолгим, но тягостным. Как всегда, когда ему приходилось уходить от Анны. Даже если на четверть часа.

— Ты скоро со своей службы придешь? — с тревогой спросила она, привстав на цыпочки и испытующе заглянув в его глаза.

— Скоро, — пообещал Мишель, хотя сам не знал когда.

— А там, куда ты идешь, не опасно?

— Ну что ты... Я ведь теперь не полицейский. А... А кто, собственно?...

— Я теперь совслужащий, — употребил Мишель новое слово.

А сам с горечью подумал, что так оно и есть, что значит — служащий советской власти. Или прислуживающий...

— А где твой шарф? — вдруг всполошилась, забегала, заметалась по прихожей Анна. — На улице так холодно...

— Он на мне, — ответил Мишель.

— Да, вижу, — кивнула Анна. — Иди...

Он пошел было к двери.

— Нет, постой! — подалась к нему Анна, ухватила за рукав, развернула.

Мишель замер на пороге, чувствуя, что если он теперь не шагнет за дверь, то уже не сможет!

— Я буду тебя ждать, — сказала Анна. — Только приходи как можно быстрее! И обязательно живым!...

...Не нравилась вся эта затея Мишелю — уж так не нравилась... Да только отступать поздно было! Федька у «купчика» фунтов аглицких сто тыщ затребовал, да сверх того пять фунтов золота, грозясь за то кучу «камешков» принесть.

— А принесет? — сомневался Мишель.

— Уж вы поверьте мне, голубчик! — уверял его Валериан Христофорович. — Без надобности они ему! Ежели он теперь задорого их не продаст, то после задарма на марух да в карты спустит! Ранее иное дело — ранее он бы их антикварам на Сухаревку или в Китай-город снес да неплохие деньги на том взял, а ныне куда с ними податься? Кто иной, кроме нас, за них цену даст? Придет — не сумневайтесь!

А как не сомневаться, когда не понять, что у Федьки на уме? Да и место он выбрал — хуже придумать нельзя: в трактире, что поближе к Хитровке, в самых последних домах, где под видом добропорядочных московских обывателей отошедшие от дел фартовые ребята, бывшие каторжане, да разбогатевшие перекупщики краденого обосновались. А дале начинаются трущобы хитровские, где Федька что рыба в омуте! Пырнет «купчика» ножичком, нырнет в ближайшие руины — и поминай как звали!

А у Мишеля всех сил — три мальчишки, страдающий одышкой Валериан Христофорович да сам он. А боле никого! Был еще Митяй, да тот теперь с Анисимом своей доли за купчика дожидается. Вынешь его ранее времени с Хитровки — Федька может насторожиться.

Но делать нечего — ныне Федьку упустишь, потом вовек не сыщешь!

— Ничего, бог не выдаст — свинья не съест! — хорохорился Валериан Христофорович. — Чай, не впервой! Я, милостивый государь, в хитровские клоаки еще тогда хаживал, когда вы — под стол пешком. И, как видите, поныне жив!

Долго головы ломали, как в трактир тот сподручней, дабы лишних подозрений на себя не навлечь, пробраться. Да так ничего путного и не придумали...

Хлопцы предложили «машкерад» учинить. И то верно — не в кожанках же с маузерами заявляться!

Пошли на толкучку, ту, что в Китай-городе, да там паек свой трехдневный — селедку соленую, хлеб да сахарин — на кое-какую подержанную одежонку сменяли. Дома вырядились — хлопцы чуть со смеху не лопнули.

Хотя не смеяться, хотя плакать впору! Мальчишки, дурачье!...

Валериан Христофорович, глядя на все это, лишь вздыхал да головой качал. Ведь не куда-нибудь — в самое-то пекло идти, а им все трын-трава, все смешки да ужимки! Балабоны!...

— А ну, стройся! — скомандовал Мишель.

Враз перестали друг над дружкой потешаться, побежали, встали рядком. И Валериан Христофорович, которому богатого купчика играть, сбоку.

Постоял Мишель, поглядел на свое воинство, сказал:

— Мало нас. Но боле все равно не будет! Так что чего тянуть... айда!...

...Холодно в Москве, поземка пуржит, редкие стежки-дорожки заметая, в проводах голодным волком воет, в пустые окна снег швыряет. Добрый хозяин собаку из дома не выгонит. А и нет в Москве собак — переловили всех да и съели! И чужих, и своих, и бездомных...

Скрип-скрип... — тащится по узкой тропке меж сугробов одинокий инвалид — в серой солдатской шинелке с поднятым под самые уши воротником, в натянутой по брови папахе. Под мышками простые, из жердин рубленные костыли — правая нога по снегу волочится, носком сапога след рисует. За спиной — торба, в торбе, как водится, — бельишко сменное, портянки, кружка жестяная да фотография семьи, на картонку наклеенная. А боле и нет ничего.

Сколько таких инвалидов по России-матушке шляется — не счесть. Почитай, с четырнадцатого года они целыми эшелонами с германского фронта прибывали — без рук, без ног, с выбитыми глазами и изувеченными лицами, пулями прострелены, осколками изорваны, газами перетравлены. Встречали их сперва музыкой да цветами, как героев. Ордена на грудь цепляли, речи говорили, румяные барышни подарки вручали. Опосля привыкли. Больно уж много их стало.