Ричард Длинные Руки - принц-регент - читать онлайн книгу. Автор: Гай Юлий Орловский cтр.№ 27

— Учту, — сказал я. — Кстати, вы не отведали эти дары моря, давайте я вам заверну во что-нить, хоть в полу рясы. Это вот страшный зверь морской, что топит корабли, обхватывая его гигантскими щупальцами, а когда не топит, то насылает штормы и ураганы. Здесь еще маленький, как видите… А вот еще с десяток, эти меньше…

Монах перекрестился и сказал с чувством:

— Благослови Господи моряков, что вылавливают этих чудовищ, пока они еще не выросли!

Второй монах посмотрел на меня с вопросом в глазах.

— Дары моря?

— В точку, — одобрил я. — Почему-то дураки их называют дарами. На самом деле это планомерное и жестокое мародерство природных ресурсов, но человек любит красивые слова, потому отнятое силой у моря называем дарами… Хотя такое и надо отнимать, это как бы плата за потопленные корабли с сокровищами. Ну, и людей на кораблях тоже как бы жалко.

Он сказал кротко:

— Что наши жизни?

— Верно, — одобрил я. — Что ваши жизни?.. Главное, чтобы работу сделать вовремя. Мы же Царство Небесное строим!

— Золотые слова, брат паладин, — согласился он.

Я закрыл за ними дверь, больно серьезные они тут все, я хоть и сам серьезный по самое некуда, однако они совсем уж, никто даже не улыбнулся ни разу, а мы же не на молитве, в каждом монастыре предусмотрены послабления для слабостей человеческих, а истязают себя строгостями только аскеты на добровольных началах.

Бобик поднялся, посмотрел на меня очень серьезно.

— Угадал, — сказал я, — только тебя на этот раз не возьму. Там, наверное, ступеньки, а ты по ним лазить не умеешь.

Он взвился от такого оскорбления, но я обнял его, поцеловал и сказал, что он же не здешний монах, должен понимать шутки. Конечно же, он умеет лазить даже по деревьям, наверное, но не станет же опускаться до какой-то паршивой обезьяны?

Он задумался, все-таки по деревьям лазают не только обезьяны, вон медведи тоже, а это звери серьезные, важные, солидные, с чувством лесного достоинства…

Я еще раз чмокнул его в умную морду с преданными глазами и вышел.

«Ora et labora», «Работать значит молиться». Труд — это закон природы. Монастырская община — одна семья. Поэтому совершенно естественно, что каждый из членов семьи трудится, чтобы удовлетворить не только свои нужды, но и потребности остальных.

Каждый обязан трудиться, ибо Господь сказал, что детство в раю закончилось, Адам уже взрослый, если не слушается Создателя, теперь пора во взрослую жизнь, где в поте лица должен добывать себе хлеб. Иисус, к примеру, большую часть жизни провел в мастерской плотника, где помогал отцу, то удлиняя, то укорачивая ему доски, а первых учеников набрал из работящих рыбаков, а не каких-нибудь парапитеков или перипатетиков.

Лишь в апостольской ветви в монастырях монахи аки «птицы небесные, что не сеют и не жнут», а живут только подношениями верующих, хотя апостол Павел прямо сказал: «Кто не хочет трудиться, то и не ешь», то есть к ногтю таких, не нужны они новому миру.

Из зала, отданного под склад, ведет вниз широкая каменная лестница, вырубленная прямо в скальном массиве. Я опускался недолго, навстречу гостеприимно распахнулась широкая и захламленная монастырским добром пещера, но таким добром, что выбрасывать жалко, вдруг еще пригодится.

Я прошелся мимо рядов, чувствуя сильнейшее разочарование, осмотрелся в поисках еще лестницы. Она обнаружилась за горой мешков с шерстью, правда, ступеньки посредине заметно истерты, спускаются по ним явно не одну сотню, а то и тысячу лет.

Где-то на второй сотне ступеней услышал внизу некий едва улавливаемый шум, на третьей уже не шум, а грохот, что по мере спуска то почти совсем затихает, то усиливается до такой степени, что начинает подрагивать все каменное основание, по которому ступаю.

Снизу, мерно ступая, как некий древний механизм, поднимается человек в рясе и с надвинутым на лицо капюшоном, на плече мешок, судя по размерам и конфигурации, с камнями.

Я остановился, всматриваясь, спросил громко:

— Брат Жак?

Он вскинул голову, лицо потное, красное, со вздохом опустил, напрягая мышцы рук и плеч, мешок под ноги. Там глухо грюкнуло, резко и сильно пахнуло озоном.

— Брат паладин? Чего тебя сюда занесло?

Он откинул капюшон, ухо с той стороны, где был мешок, красное и напухшее. Если бы не толстый капюшон рясы, мешковина вряд ли смогла бы защитить так же надежно. Интересно, что за ткань у них тут и откуда ее берут…

— Да так, — ответил я с беспечностью гуляки праздного, — пока мой вопрос насчет Маркуса не дойдет до самого верха, брожу вот.

Он посмотрел с такой надеждой, что стало неловко.

— Ничего не надумалось насчет той темной тени? А то старшие монахи говорят, самые лучшие решения приходят во время прогулок. Потому и гуляют куда-то… очень далеко. Младшим туда вход заказан.

Я сказал с неуверенностью:

— А не кажется, что эта темная тень появилась в результате некого просчета этих самих старших монахов?

Он тяжело вздохнул; я уловил запах горелого угля и серы, словно он побывал в аду и несет оттуда в мешке что-то украденное.

— Это как, брат паладин?

— Аббат ломает голову, — пояснил я, — где и как нарушена защита Храма, но, возможно, эта темная тень и не проламывала ее? А появилась именно здесь?.. Ладно, неси, а то спину сломаешь. Это что у тебя?

Он прорычал недовольно:

— Руда…

— А там не могут на месте?

— Там и обрабатывают, — ответил он сердито, — но эти куски для каких-то снадобий или зелий… Толочь надо прямо перед смешиванием. Спасибо, брат паладин!

— Пока не за что, — ответил я.

Он уже уходил, но нашел в себе силы оглянуться.

— За то, что вникаешь в наши дела. У тебя свежий взгляд. Замечаешь то, к чему мы привыкли и не видим.

Я двинулся в ту сторону, откуда он появился, из зала на первом этаже ведут сразу три широкие лестницы в обширные подвалы, оттуда начинается бесконечный и пугающий новичков спуск, а я не весьма как бы знаток и эксперт в монастырских подземельях, так что пошел без торопливости, осматривался и прислушивался.

Чувствуется, что монахи не рубили тупо камень, а творчески приспосабливались к рельефу пещер, делали ступени где шире, где уже, чаще всего пускали их по краю, но в одном месте предпочли прорубить вертикальную шахту, пустив ступеньки винтообразно.

Я спустился по кругу в пещеру, где ахнул от размеров и мрачной красоты и величия.

Гвальберт Латеранец, сильно накренившись над поручнями, рассматривает нечто внизу в глубокой пещере, где в полной тьме что-то огромное шуршит, гулко вздыхает, скребется, иногда раздается сухой треск, словно лопается не просто камень, а целые скалы.