Рина невольно взглянула на потолок. Страх перед тоннелем сидел в ней до сих пор.
– А что двушка нас пустила?
– Это было понятно и так. Где еще могли раствориться окончания твоих шнурков и отшелушиться все блестки на ремне?
Рина попыталась улыбнуться в ответ, чтобы встречной улыбкой отеплить этот пугающий ее разговор, но лицо Кавалерии снова стало строгим. Рина хотела спросить почему, но не вовремя закашлялась. Кашляла она долго и никак не могла остановиться, хотя и рот зажимала, и ударяла себя кулаком в грудь.
Кавалерия наблюдала, как кровать от кашля трясется вместе с матрасом.
– Как минимум бронхит! – удовлетворенно сообщила она. – Я добавила бы еще воспаление мозга, но воспаляться тут абсолютно нечему!.. До первой гряды вы, конечно, не долетели?
– Гавр очень устал. А потом вообще от меня удрал… кх-кх-кххх…
Когда Кавалерия была озабочена, то сдвигала очки на рот и говорила в очки. Стекла запотевали. Она сняла их и протерла воротом свитера.
– Ты могла остаться там навсегда.
Рина кивнула. Почему-то ей больше не вспоминалось, что она едва не сварилась. Ее волновало другое. По словам Кавалерии, она бредила всю ночь. А сколько можно рассказать за целую ночь! Рине захотелось накрыться с головой и притвориться пододеяльником.
– А про… я не…?
Кавалерия вежливо приподняла брови.
– Простите? – переспросила она холодно.
Рина замотала головой.
– Нет-нет, ничего!
– Вот и прекрасно! Что «а про» и «я не» – это к Белдо. Я не телепат, чтобы угадывать мысли по отдельным бессвязным возгласам! – отрезала она.
– Я много говорила в бреду?
– Я не специалистка по бреду. Мне сложно оценивать его в количественных объемах.
Рина так и не решилась спросить, говорила ли что-нибудь про Долбушина. И если обращалась к кому-то, то можно ли было догадаться, что это именно он? Или все ограничивалось горячечными словами, которые могли относиться к кому угодно?
– На двушке я видела кого-то с сосны. Я кричала, но меня не услышали… Это были вы? – спросила она, спеша сменить тему.
– Нет. В ту ночь ныряли Яра и Макс. Ты видела кого-то из них.
Рина заметила, что Кавалерия начинает постепенно раздражаться, но не понимала почему.
– Меня отчислят? – спросила Рина.
Кавалерия задумчиво пошевелила губами. Видимо, у нее появилось краткое искушение попугать ту отчислением, но она сочла это мелким.
– Пока нет, – последовал неохотный ответ.
– Правда?
– Нет. Неправда. Хотя для ШНыра ты слишком беспокойная личность.
Завопив, Рина сорвалась с кровати и попыталась повиснуть у Кавалерии на шее. Октавий, прятавшийся у директрисы в ногах, залился негодующим лаем.
– Все-все! Для больной ты слишком активна!.. Пять баллов за эмоции! Но – одно условие! На Гавре ты нырять больше не будешь, – сказала Кавалерия, пряча улыбку.
– Почему?
– Думаю, двушка пощадила вас с Гавром, потому что нырок был невольным. Но в следующий раз это будет уже твоя дурь и твое решение. Или его дурь и его решение. Понимаешь?
– Ну так себе, – буркнула Рина.
– Объясняю для законченных гениев. Если человек один раз сумел взорвать горошиной танк, попав из трубочки во вылетающий из дула снаряд, не стоит превращать данный способ подрыва танков в принцип! Я ответила на твой вопрос?
– Да.
– Этого мало. Я исчерпывающе ответила на твой вопрос?
Рина торопливо подтвердила, что исчерпывающе.
– Но как двушка пустила Гавра?
Кавалерия ногтем соскребла у себя с рукава каплю канцелярского клея.
– Вопрос лишен смысла. Разве непонятно? Это ты его протащила!
– Я? Как?
– Любовью, конечно. Волнуясь о нем больше, чем о себе, ты составила с ним единое целое. На двушке же все определяется степенью любви и заботы. Я вполне допускаю, что ныряльщик, пробившийся за вторую гряду, станет, по человеческим меркам, всесильным.
– То есть?
Косичка Кавалерии задорно дернулась.
– Если захочешь, положим, триста дворцов, тебе их дадут. Только будь готова к тому, что во всех тебе придется мыть окна и менять шланги в ванных. Причем лично тебе, а не условному дяде Пете. Если не будешь всего этого делать? – двушка перестанет тебя принимать, и ты будешь наказан как человек, взявший много и использовавший мало.
Рина поджала ноги. Она мало что помнила, начиная с момента, как Сашка лез через ворота. Ей представилось, что деревяшка, которую отрыл Гавр, так и валяется в снегу.
– Гавр принес с двушки палку с муравьиными яйцами! Они замерзнут!
Кавалерия успокаивающе положила ей на плечи руки.
– Не волнуйся! Я отдала их Витяре. Кстати, он первым и нашел ее.
Женское сознание непредсказуемо. Только что Рина волновалась, а теперь приревновала.
– «От-ты дусе» отдали? Ему-то зачем?
– Большинство шныров не способно заботиться ни о ком, мельче лошади. Витяра – исключение. Он ворочает их ватной палочкой, спасает от плесени и даже пытался раскопать под снегом живых муравьев в надежде, что они лучше знают, как заботиться о яйцах.
– О своих яйцах, а не о чужих! Они их сожрут!
– Чтобы сожрать яйца с двушки, надо очень постараться. Кстати, то, что притащил Гавр, – это часть ствола древней сосны. Возможно, ее принесло рекой, когда та меняла течение.
– Ствол? Он же глубоко лежал!
– Потому и сохранился. Ведь Гавр не за первой грядой его нашел?
– Нет. Ближе к болоту. Намного ближе.
– Так я и думала! Ну хватит на сегодня! Главное условие успешного общения – его кратковременность!
Кавалерия решительно поднялась и стала сворачивать сползший на пол плед. Свернула и положила на тумбочку. Рину поразило, что, сворачивая его, Кавалерия исключительно точно угадала размеры тумбочки.
Директриса тоже это заметила и довольно сверкнула очками.
– Опыт, милая моя! Опыт! Хотя я, например, заметила, что, когда человек утверждает, что любит порядок, в комнате у него всегда все раскидано, а на встречи опаздывает минуты на две, не меньше.
– И чем мне теперь укрываться? – спросила Рина, грустно разглядывая плед.
– Своим собственным одеялом!
– Но оно в комнате, а я здесь!
– Исключительно верное наблюдение! Собирайся и марш отсюда! На завтрак уже опоздала, но, уверена, Суповна найдет что-нибудь съедобное, после того как пять раз скажет, что у нее ничего не готово.