Щепки плахи, осколки секиры - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Брайдер, Николай Чадович cтр.№ 54

— «Объединенная национальная гвардия Отчины», — расшифровал Цыпф.

— Верно. Но тогда-то я еще этого не знал… Решил все отрицать и ни в чем не сознаваться. До полного прояснения обстановки. Прикидываюсь придурком. Дескать, инвалид войны, сильно контужен, потерял память, даже фамилию свою не помню, не говоря уже о прочих биографических данных.

— Надо было при нем в штаны наложить, — посоветовал Зяблик. — С некоторыми контуженными так бывает. Похезать захотел, а штаны снять забыл. — Эта очередная эскапада, как ни странно, совсем не задела Мирона Ивановича.

— Не имел такой возможности, — объяснил он. — Брюхо пустое было. Три дня до этого ничего во рту не держал… Хотя мне все равно не поверили бы, даже засрись я по уши. Это ведь Отчина, все друг друга знают. Не успел я свою версию рассказать, как мне уже предъявили досье на меня самого. Представляете? Куча бумаг, согласно которым я кругом виноват. И в свержении Коломийцева, и в клевете на Плешакова, и в преследовании патриотически настроенных лиц, и во всяких злоупотреблениях, и в геноциде против союзных нам киркопов, и в анархических устремлениях, и в связах со зловредными элементами, среди которых, между прочим, и вы оба значитесь, — он указал пальцем на Зяблика, потом на Смыкова. — Благо хоть, что солнце с неба не я украл…

— Признались вы? — поинтересовался Смыков.

— А куда денешься? Показали мне свежий указ, где всем преступникам, признавшим свою вину, обещана амнистия. Упорствующие же подлежат немедленному изгнанию за пределы Отчины и территорий, ей подконтрольных. За Агбишер, за Баламутье, к черту на кулички! Пришлось подмахнуть все бумаги, что они мне подсунули. Однако присягать по новой отказался. Говорю, присяга, как и первая брачная ночь, может быть только единожды в жизни. А все остальное — блуд. Помучились со мной еще с неделю, но отступились в конце концов. Если бы присягнул, говорят, мог бы и ротой командовать, а так отделенным пойдешь, да и то только учитывая твой богатый боевой опыт. Дали мне десятерых субчиков, сухой паек на две недели и сюда заслали. Машину эту я уже сам собирал из того, что в местном гараже раскопал.

— Подожди, — перебил его Зяблик. — Я никак в толк не возьму… Кому ты должен был присягать? Какая власть нынче в Отчине?

— Ты сейчас обхохочешься! — Табурет под тушей Мирона Ивановича предательски заскрипел. — Какому-то правительству народного единства… Тоже мне правительство — каждой твари по паре. Но верховодит Плешаков вместе с аггелами. А может, это аггелы верховодят под прикрытием Плешакова. Где они только его откопали?

— Не понимаю… Плешаков, аггелы… Они ведь раньше вроде врагами считались, — удивилась Верка, не венчанная жена бывшего президента Отчины.

— Политика… — многозначительно произнес Мирон Иванович. — Каждый хочет свой интерес соблюсти. Сила, конечно, на стороне аггелов, но больно уж у них репутация подмоченная. В крови по уши замараны. А Плешаков с компанией, наоборот, — славу народного защитника имеет… Усмиритель распрей и рупор национальной идеи. До отца народа мало чего не хватает… Но все это, думаю, временно. Как только они власть в Отчине под себя подгребут, тут союз и кончится. Перегрызутся, как собаки за кость. Тем более что аггелы без крови не могут, хоть и поклялись своих впредь не трогать… Сейчас в поход готовятся. Не то против Лимпопо, не то против Степи.

— Почему же этот бардак в зародыше не задавили? — У Зяблика от ярости даже язык заплетаться стал. — Ведь… ведь… ведь все под контролем было. Аггелы Отчину стороной обходили. Кругом наши ватаги шастали. Сиволапые в симпатиях к нам клялись.

— Не знаю. Меня в ту пору здесь не было… Но только, как я на старости лет убедился, любой народ — что глупая девка. Обмануть его — раз плюнуть. На посулы, на болтовню, на заигрывание попадается, как сикуха шестнадцатилетняя. А уж память точно — девичья. На следующий день про все обиды забывает и любого гада подколодного простить готов. Плох только нынешний день! В прошлое всех тянет, в светлое прошлое, хотя оно на самом деле чернее ада может быть. Прошлое, как гиря, у нас на ногах висит, на дно тянет, свежего воздуха глотнуть не дает! Свободы хотели, а потом от нее в кусты давай шарахаться. Дескать, порядок нужен, твердая рука, дисциплина! Верните Плешакова, верните Коломийцева! Скоро с того света Генералиссимуса звать станут! Сами в хомут лезем! Эх, дураками были, дураками и помрем!

— Ну хорошо, — сказал Цыпф. — Возьмут Плешаков и аггелы власть. А дальше что? Идея какая-нибудь у них есть? Реальный план действий? Что они людям обещают?

— А кому чего не хватит, то и обещают. Да еще в немереном количестве. Правда, не сразу, а лет этак через пять. Всех накормят, все наладят, чужаков приструнят, экстремистов образумят, бабы станут рожать, как кошки, а земля даст по три урожая в год. В смысле свободы совести будет полнейшая идиллия — в кого хочешь, в того и верь. Хоть в Христа, хоть в Каина, хоть в Кырлу-Мырлу бородатую.

— Ты аггела по имени Ламех не встречал? — спросил Зяблик. — Морда у него такая паскудная-паскудная. Раньше он у них в главарях ходил.

— Нет, — покачал огромной седой башкой Мирон Иванович. — Аггелы особняком кучкуются. С плешаковцами не мешаются.

— А как обстановка в других странах? В Кастилии, в Степи? — Цыпф в первую очередь интересовался проблемами глобального масштаба.

— Не ко мне вопрос. В правительстве этом хреновом есть специальные люди, которые раз в пять дней бюллетень на машинке печатают и в специальных местах вывешивают. Там все про все сказано. А если усомнишься или, того хуже, беспочвенные домыслы распространять будешь, можешь там оказаться, куда и ворон костей не занесет. Паникер, говорят, хуже врага, а клеветник — страшней заразы.

— Ну а про ту напасть, которая Киркопию погубила, что здесь слышно? — не унимался Цыпф.

— Ничего не слышно… Бумажный тигр это якобы… Еще одна попытка посеять панику и расколоть нацию. Подсудное дело! Какие-нибудь вопросы еще будут? А не то у меня уже в глотке пересохло.

— У меня вопрос прямой, — опять набычился Зяблик. — Ты сам на чьей стороне?

— Дорогой ты мой, прямые вопросы не от большого ума задаются, а чаще всего от дремучей глупости, — сказал Мирон Иванович наставительно. — Разве обязательно на чьей-либо стороне быть? А потом — что вы, интересно, за сторона такая? Три мужика, две бабы… Да у одного Плешакова в личной охране не меньше полусотни головорезов! Это не считая аггелов, которые тоже вояки известные. Ты про те времена, когда на твой свист братва отовсюду сбегалась, забывай! Нет уже давно той братвы. Не сторона ты, а пустое место!

Пока Зяблик подыскивал для достойного ответа слова позаковыристей и доводы поубийственней, на сторону бывшего попечителя Киркопии встал Лева Цыпф.

— Мирон Иванович в чем-то прав! — заявил он. — Пусть этот вопрос до сих пор всерьез и не обсуждался, но подразумевалось, что мы должны восстановить в Отчине статус-кво, существовавшее год или полгода тому назад. Но по силам ли нам такая задача? У нас нет ни опоры в массах, ни связей в среде нынешней власти, ни даже какого-нибудь сверхмощного оружия типа кирквудовской пушки. Практически мы изгои. Гости, опоздавшие к дележке торта… Конечно, все можно начать сначала. Пропаганда, контрпропаганда, партизанская война, интриги, компромиссы, вероломство… Без всего этого не обойтись. Даже если мы уцелеем в этой борьбе, даже если победим, в кого мы превратимся? Мало ли палачей начинали в свое время как друзья народа… Кромвель, Разин, Марат, Дзержинский… Имя им