— Ты тоже?
— Еще как. Особенно когда не знаю, что именно случится. Но перемены — это весело. Ты бы лучше…
— В подвале кое-что есть.
Скербек нахмурился:
— Что там может быть?
— Там паспорт Нанны. И на нем кровь. — Антон был напуган. — Только не говори папе. Он будет ругать меня.
Скербек засмеялся, покачал головой:
— Что ты такое говоришь?
Мальчик попытался опять завладеть машинкой. Скербек отвел руку:
— Антон… Тебе это только кажется, потому что ты боишься переезжать. Но тебе нечего бояться. И ты всегда должен говорить правду.
Мальчик отошел на шаг:
— Я не вру! Я видел паспорт в подвале.
Он вытянул руку и взял машину. На этот раз Скербек не препятствовал ему.
После чего Антон ушел наверх.
Дети лежали в своих кроватях, взрослые втроем сидели вокруг кухонного стола, заставленного грязной посудой.
Бирк-Ларсен курил с лицом мрачнее тучи.
— Что еще сказал Антон? — спросила Пернилле.
— Ничего, — ответил Скербек. — Только то, что видел паспорт Нанны.
— Черт бы побрал этих детей, — прогудел Бирк-Ларсен. — Я был там сотни раз и никакого паспорта не видел. А ты?
— Он просто переживает, Тайс. Он же ребенок, столько всего… Нам ведь тоже не по себе.
— Где? — спросила Пернилле.
— Сказал — в подвале. Но там вообще ничего нет. Так, был мусор кое-какой, но я вынес почти все.
— Как мог ее паспорт оказаться в Хумлебю? — недоумевал Бирк-Ларсен. — Нанна даже не знала о том, что я купил там дом.
— Я могу съездить посмотреть, если хочешь.
— Там ничего нет, Вагн.
Пернилле сдавила пальцами виски. В кухне больше не пахло хлебом. Здесь остался только запах сигарет и пота.
— Тогда почему, — спросила она, стараясь сдерживаться, — он так сказал?
— Это же Антон! Он говорит все, что вздумается. Но это уже слишком. Я не позволю ему болтать что попало. Завтра же утром поговорю с ним.
Она не собиралась сдаваться:
— Полиция так и не нашла ее паспорт. Они много раз спрашивали нас о нем.
Он направил на нее тяжелый взгляд. Это был другой Тайс. Жесткий, холодный, безжалостный.
— Пожалуйста, не говорите с Антоном об этом, — сказал Скербек. — Я ему обещал…
Пернилле тут же набросилась на него:
— Нет, мы обязательно должны поговорить с ним. Завтра все вместе поедем туда и посмотрим. Я хочу знать…
— Его там нет! — рявкнул Бирк-Ларсен.
Она прикрыла глаза на мгновение, борясь с гневом.
— Его там нет, — повторил он спокойнее. — И завтра у него день рождения.
— Тайс…
Его большая ладонь взрезала над столом воздух.
— И хватит об этом.
За несколько минут до начала последних дебатов в прямом эфире, которые должны были состояться в центральной телестудии, Поуль Бремер спорил с продюсером передачи об очередности выступлений.
— Я представляю крупнейшую партию, то есть я иду последним, — заявил он.
Женщина-продюсер не была готова к конфликту.
— Мы договаривались о жеребьевке, — возразила Риэ Скоугор.
— Я не давал своего согласия на это. Мы поступим так, как поступали всегда: последнее слово за лидирующей партией. Вот что…
Его прервал звонок мобильного телефона, и он отошел на несколько шагов, чтобы ответить.
— Может, лучше отказаться от жеребьевки, — предложила продюсер, — раз возникают такие проблемы.
— Мы договорились!
Бремер внимательно слушал, что ему говорил невидимый собеседник по телефону, и при этом смотрел прямо на Скоугор.
— Эфир через десять минут, — переживала продюсер.
Вернулся Бремер — сама любезность и обаяние.
— А знаете, давайте тянуть жребий. Мне кажется, что сегодня мне повезет. — Серые глаза, не отпускавшие Скоугор, были ледяными. — А потом игра уже будет закончена.
Хартманн все еще был в гардеробной при студии и созванивался с Мортеном Вебером, который оставался в ратуше.
— Почему уволили Брессау? Мне нужна правда, Мортен.
— Наверное, облажался по-крупному. У тебя же сейчас теледебаты?
— Почему его уволили?
Вебер мялся:
— Ты же сам знаешь, сплетни здесь плодятся с молниеносной скоростью. Если всему верить…
— Проклятье, да скажи, наконец, правду! Мне опять звонил этот кровосос Салин. Его просто распирало от радости, что теперь мне точно конец. Ничего толком не сказал, только то, что Бремер после дебатов сделает сообщение. Я должен знать, что они замышляют. О чем он говорил?
— Он блефует, чтобы испортить тебе дебаты. И судя по всему, у него прекрасно получается.
— Кому Риэ посылала тот пакет? Лунд?
— Я не знаю и, честно говоря, не собираюсь в этом копаться. У меня есть более приятные занятия.
— А могла Риэ закрыть доступ в квартиру?
— Конечно могла. Как и любой наш сотрудник.
— Ты проверил, что она делала вечером в ту пятницу?
— Я здесь не для того, чтобы шпионить.
— Я просил…
— Нет, Троэльс. В эту игру я не играю. И на этом точка.
Вебер отключился. Когда Хартманн обернулся, в дверях стояла Риэ Скоугор.
— Все в порядке? — спросила она. — Тебе пора.
Он не ответил.
— Это последний раунд дебатов. — Она вела себя с ним как профессионал, не более того, и смотрела ему прямо в глаза. — С тем впечатлением, которое сложится у избирателей сегодня, они и пойдут на выборы.
Он лишь еще один товар, который ей надо продать. Лишь очередная марионетка в руках ее отца, которой тот манипулирует из парламента.
— Все опросы подтверждают, что в гонке остались только ты и Бремер. Меньшинства никого не убедили. Так что вас двое.
Он кивнул.
— Если речь снова зайдет об убийстве, придерживайся той линии, которую мы обговорили: ты делаешь все, чтобы помочь следствию, ты стоишь за искренность и прозрачность, а у Бремера в шкафу полно скелетов. Не отходи от этой линии ни на шаг… Проклятье, Троэльс, ты хоть слышишь меня?
Его взгляд был направлен вглубь студии за открытой дверью. Там расхаживал Бремер, уверенный и довольный собой.
— Троэльс. Это важно.
Скоугор смолкла. Было заметно, что она нервничает. Вошел ассистент студии и попросил его занять место за столом.