В голове шумело, мысли путались. Сердце стучало так сильно, что ударялось о ребра.
— Я сейчас, — сказал он в трубку и не услышал ответа жены.
Вышел из машины. Пошел вперед.
— Ты где? — спросила Пернилле.
— На болотах в Вестамагере.
Пауза, потом ее голос:
— Полиция все еще там?
Подбежали двое полицейских и попытались остановить его. Бирк-Ларсен отшвырнул их движением огромной руки, продолжая шагать к низкому металлическому мосту через канал.
— Я все выясню, подожди.
— Тайс.
Еще полицейские. Они облепили его, как сердитые пчелы, но он шел вперед, отрывая от себя их цепкие руки, прижимая телефон к уху.
Ни на миг ее голос не оставлял его.
— Что там, Тайс? Что там?
Какой-то звук впереди. Это лилась вода.
Лилась вода. Она хлынула водопадом из багажника, когда Майер вскрыл ломом дверцу, галлон за галлоном изливалась на глинистую почву.
Запах становился все сильнее.
Лунд бросила в рот еще одну пастилку «Никотинеля» и ждала.
Вместе с остатками воды на блестящий новенький бампер вывалились две голые ноги. Она направила на них фонарик. Лодыжки были туго стянуты пластиковым хомутом.
Затем какое-то движение. Темная змеевидная масса перетекала через бледные мертвые конечности, виток за витком, прижимаясь к коже, пока наконец не соскользнула со ступней на бампер и потом на землю.
Кого-то из копов затошнило прямо на желтую траву.
— Что там за шум? — спросила Лунд, приближаясь к «форду».
Майер кивнул на сотрудника, которого рвало.
— Я не о нем, — сказала она.
Слышно было, как кто-то разъяренно ругается низким голосом.
Лунд проследила, как из машины вытекла последняя вода и еще два угря нашли путь к свободе, затем приблизилась к машине и сунула голову внутрь. Светлые волосы больше не выглядели так, как на фотографиях. А лицо…
Обозленный голос выкрикивал имя.
— О боже, — сказал Майер. — Здесь отец.
Тайс Бирк-Ларсен был большим сильным мужчиной. Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз дрался с копами. Но некоторые вещи не забываются. Два быстрых удара, мощный рык, и он снова двигался вперед, к черному мосту.
За мостом он видел машину на дороге, рядом эвакуатор. Вокруг деловито сновали фигуры.
Телефон вернулся к уху.
— Тайс! — кричала ему Пернилле.
— Я поговорю с ними.
Копы, которых он стряхнул с себя, налетели на него снова, но теперь их было больше. Их стало слишком много.
От машины на дороге отделилась женщина и направилась к нему. В резком свете прожекторов он увидел ее серьезное лицо, длинные каштановые волосы и печальный, пытливый взгляд больших глаз.
— Ради бога, Тайс… — рыдала Пернилле.
Его держало теперь шестеро копов, может, семеро. Свободной оставалась только рука с телефоном.
Бирк-Ларсен перестал сопротивляться. Так спокойно, как только смог, проговорил опять:
— Я отец Нанны. Я хочу знать, что происходит.
Женщина перешагнула через еще одну красно-белую полицейскую ленту. Она не сказала ни слова, просто шла прямо к нему, пристально глядя ему в лицо и жуя жвачку.
Голос, далекий и робкий, совсем не его, произнес:
— Это моя дочь?
— Вам нельзя здесь находиться.
Пернилле была в его ухе, в его голове, она превратилась в одно-единственное слово:
— Тайс?
Женщина остановилась перед ним.
— Там Нанна? — снова спросил Бирк-Ларсен.
Она молчала.
— Это она?
Женщина безмолвно кивнула.
Вопль родился в глубине живота, пронзил его тело снизу вверх, вырвался в сырой ночной воздух. Полный недоуменного горя и гнева и такой громкий, что мог бы достичь Копенгагена сам по себе. Но телефон был рядом. Нет нужды кричать. Пока он боролся, рвался увидеть дочь, Пернилле была с ним и кричала и рыдала тоже.
Мать и отец. И их потерянное мертвое дитя.
Затем вся ярость, вся мощь угасли. Тайс Бирк-Ларсен превратился в плачущего, сломленного человека, слабого и обезумевшего, которого удерживали от падения те же руки, что только что пытались усмирить его безграничную силу.
— Я хочу видеть свою дочь, — молил он.
— Вам туда нельзя, — сказала она. — Мне очень жаль.
Из правой руки мужчины исходил тонкий воющий звук. Лунд шагнула к нему, раскрыла его пальцы. Пальцы работяги, сильные и натруженные, обтянутые старой толстой кожей.
Он не протестовал, когда она взяла у него телефон. Лунд глянула на экран, поднесла аппарат к уху.
— Пернилле. Это Лунд. К вам скоро подъедут наши сотрудники.
После чего она положила телефон к себе в карман, кивнула полицейским, чтобы те увели Бирк-Ларсена, и вернулась к затопленному «форду», блестящему и черному.
Там уже работал рой криминалистов в защитной одежде. Шли своим ходом все положенные процедуры. Ей больше не нужно было ничего видеть.
Черная машина. Черная и блестящая.
Майера она нашла возле крана, с сигаретой во рту. Увидев ее, он затряс головой:
— Мы нашли владельца. Вы не поверите.
Лунд остановилась возле него, ожидая продолжения.
— Автомобиль принадлежит избирательному штабу Троэльса Хартманна, — произнес Ян Майер.
— Того самого? Кандидата в мэры?
Одним пальцем Майер отстрельнул сигарету в канал.
— Да. Глава департамента образования. Красавчик с плакатов. Да. Это он.
3
Вторник, 4 ноября
Букард прибыл вскоре после полуночи. Потом явился дежурный патологоанатом с помощниками. Армия криминалистов измеряла следы протекторов, делала бесчисленные фотографии, огораживала мокрую липкую землю. Они бродили под обложным дождем, выполняя свою работу, оставляя напоследок окровавленный, израненный труп девушки в рваном белье, со связанными лодыжками и запястьями, засунутый в багажник сверкающего черного «форда».
Лунд поговорила с каждым из них. Она была старшим офицером на месте преступления. Никаких мыслей о Марке, Бенгте или Швеции.
Вокруг автомобиля снова замелькали вспышки фотокамеры. Затем наконец команда переместилась к открытому багажнику, начала осматривать раны и синяки на хрупком неподвижном теле и мертвом лице с застывшими светло-голубыми глазами.