– Брат не смог за тобой приехать. Ему… ему пришлось уехать.
– Уехать? Куда? Когда он вернется?
Беспокойство Павла за брата было настолько искренним, что невозможно было даже подумать о том, что это Павел убил Багра. Но оставался еще вопрос с Лидией Никаноровной. К ней-то у Павла теплых чувств точно не было.
– Паша, а ты помнишь Лидию?
– Толстую Лидку?
Проговорив это, Павел снова затрясся всем телом.
– Не хочу, – повторял он, – не хочу… Плохая, злая, крысы… не хочу к крысам!
– Лидия Никаноровна сажала тебя в сарай к крысам?
– Злые крысы! Кусачие! Глазки быстрые, зубки острые, ням-ням – и съедят Пашу!
Павел явно повторял чьи-то слова. И нетрудно было предположить, чьи именно. Стремясь добиться от Павла повиновения, Лидия Никаноровна не стеснялась прибегать не только к угрозам, но и к физическому наказанию.
Но внезапно лицо Павла посветлело.
– Нет! – воскликнул он. – Злая Лида умерла! Я знаю! Она мертвая! Она не отправит Пашу к крысам! Никогда!
И бедный безумец разразился радостным смехом.
– Никогда! – повторял он, давясь хохотом. – Никогда больше не отправит!
Леся снова взяла Павла за руку.
– Пашенька, милый, расскажи нам… Расскажи о том, где ты видел толстую злую Лиду мертвой? Где это было?
– Там… там… У брата. Брата не было. Лидка спала в его доме. Зачем? Почему? Она не должна была там жить. И Юра не должен! Что они делали в доме? Почему они спали? А где брат? Где он?
Леся взглянула на следователя. Понимает он, что происходит сейчас? Павел был в доме у своего брата, когда там уже обосновались Лидия и Юра. Судя по слегка отвисшей нижней челюсти Глеба Михайловича, тот отлично все понимал. Но вот ведь умничка! Молчал при этом! Молчал, явно опасаясь, как бы неуместный вопрос не прервал тонкой нити взаимопонимания между Лесей и бедным безумцем.
– Брат уехал, Пашенька, – ласково и успокаивающе произнесла Леся. – Он вернется. Надо подождать.
– Да! – с готовностью откликнулся Павел. – Хорошо! Я буду ждать. Вместе с Барсом. Да, Барс? Мы будем ждать брата?
Барс гавкнул, и Павел радостно заулыбался, хотя на ресницах у него еще висели слезы. Бедняга так легко переходил от грусти к отчаянию, а от отчаяния к самой чистой и светлой радости!
– Брат вернется, – твердил он с улыбкой. – Хорошо. Паша рад. Паша подождет.
– Пашенька, а что же с Лидой? Что с ней было? Где она сейчас?
Ох, не надо было ей это спрашивать! Павел вновь задрожал.
– Нет, нет! Злая! Она злая!
– Лидия плохо к тебе относилась, я понимаю. Но это все в прошлом. Больше она не причинит тебе вреда.
– Нет! Лида строгая, но она не плохая! Это она! Она – плохая!
Дрожащий палец Паши указывал в сторону Ани. Указательный палец с черной траурной каймой под ногтем и заскорузлыми заусенцами, как у всякого, кто живет в холодном и влажном климате, указывал в сторону племянницы.
И Паша почти кричал:
– Аня очень плохая! Очень! Обижала Пашу! Била! Много раз! Это она… она там была!
– Где была?
– Там!! Зачем? Злая! Злая Аня! Она хотела, чтобы толстая Лидка умерла! Погналась! Не хочу к крысам! Не хочу!
Павел вновь был близок к истерике. Лесе понадобилось много усилий, чтобы успокоить Павла. И то он затих лишь после того, как его увели в соседнее помещение и оставили там вместе с Лесей и Барсом. Втроем они приятно и мирно поиграли в крестики-нолики, жмурки и даже прятки, так что Павел совсем забыл о своих страданиях. Между тем как в соседнем кабинете другие люди играли в совсем другие, куда более коварные и жестокие игры.
– Анна, – обратился к замершей девушке следователь, – и как вы прокомментируете то, что сказал свидетель?
– Вы про моего безумного дядю Пашу? А что он сказал?
– Разве вы не поняли? Фактически он обвинил вас в смерти Лидии Никаноровны.
– Не понимаю, о чем вы! Да и как можно верить словам безумца?
– А если я скажу, что в чае, который вы оставили для матери, была обнаружена приличная доза белладонны? Лекарственной травы, способной вызывать глубокий сон.
– И что?
– Вы ведь медик, Аня. И это вы составляли травяной чай для Лидии Никаноровны. Его она взяла с собой на остров, его заварила перед сном.
– И что?
– Этим чаем она угостила также Юру. И парень тоже проспал всю ночь как убитый.
– И что?
Аню как будто зациклило. Она повторяла свое «и что?» с таким упрямством, словно заезженная пластинка.
– Это ведь вы убили Лидию Никаноровну? – тихо спросил у Ани следователь. – Она была вздорной старухой, сварливой и недоброй. И еще она была очень жадной. Это ведь она покупала вам туфли и прочие наряды, что есть на вас? Я не большой знаток моды, но даже я понимаю: одеты вы ужасно. Наверное, ваша мать выбирала для вас что подешевле?
– Брала с раскладушек, – тихо произнесла Аня. – Но что с того? Она была моя мать! Такая, какая есть. И я ее любила! Да, да! Не смотрите так на меня! Маму свою я любила!
Следователь недоверчиво покачал головой. И словно испугавшись, Аня закричала:
– И не смотрите на меня так! У меня есть алиби! Да! Съели? Ту ночь, когда убили маму, я провела не одна!
– С кем же вы были?
– С ним! С Витей!
И на глазах изумленного следователя Аня ткнула пальцем в сторону Вити.
– Он ночевал у меня в доме. В моей кровати! Вот так-то! Мы с ним были вместе! Витя, скажи им!
Теперь все взгляды были прикованы к помощнику следователя. Но он не торопился подтвердить слова Ани. Парень стоял красный и казался сильно смущенным.
– Аня, – наконец пробормотал он, – даже не знаю, что и сказать. Конечно, я понимаю ваше состояние… Вы на меня надеялись… Но я не могу подтвердить ваше алиби.
– Витя!
Взгляд Ани был полон отчаяния и недоумения. Подруги могли поклясться: Аня была уверена, что Витя подтвердит ее алиби.
– Витя… но как же так? Ведь я же говорю правду!
– Простите, – уже тверже произнес помощник следователя, – но я не могу подтвердить то, чего не было!
И он сделал несколько шагов в сторону Глеба Михайловича, оставив Аню в полном одиночестве. Девушка заломила руки:
– Но как же так, Витя? Ведь мы провели ту ночь вместе! Помнишь? Мы договаривались!..
– Ни о чем мы с тобой не договаривались.
Витя был смущен, но держался твердо.
– Чего не было, того не было, – произнес он, взглянув в глаза следователю. – Не представляю, о чем говорит задержанная.