Между плахой и секирой - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Брайдер, Николай Чадович cтр.№ 25

Размахивая зажатыми в руке флажками, человек пронзительно закричал нечто неразборчивое, и по голосу сразу стало ясно, что это женщина или, в крайнем случае, скопец.

Чагордай попытался ласково заговорить со стражем, охраняющим столь важные ворота, но тот, продолжая вопить, побежал прочь. Манера бега не оставляла никаких сомнений — это женщина.

Вдогонку послали двух всадников, и они мигом доставили беглянку назад. Флажков она из рук по-прежнему не выпускала, хотя обувь потеряла. Среди потока слов, которыми она осыпала степняков, чаще всего слышалось «ироды» и «фулиганы».

Кто-то высказал предположение, что это, возможно, одна из ведьм-шулмасов, которые сбивают с дороги одиноких путников и губят их потом своими зверскими ласками. От простых женщин эти прислужницы зла отличаются необычным видом срамного места, которое и является главным орудием их лиходейства.

Женщину в мгновение ока вытряхнули из одежд, но при самом пристальном рассмотрении ничего сверхъестественного в строении ее тела обнаружено не было. Однако, поскольку такого случая, чтобы голая баба без ущерба для себя смогла вырваться из толпы лихих воинов, никто припомнить не мог, решили старым обычаем не пренебрегать.

Снимать первые сливки любострастной забавы полагалось Толгаю, как особо отличившемуся накануне, но он вдруг неизвестно почему закочевряжился и уступил свое законное право Чагордаю, который хоть и был давно сед, но до блудодейства оставался весьма охоч.

Пока одни степняки забавлялись с полоненной ведьмой, другие занялись привычным делом — грабежом. Что из того, что солнце пропало, что земли и воды кишат дьявольскими тварями и что в любую минуту чудовища с железными крючьями вместо лап могут потащить их на неправедный и скорый суд? Жить-то пока все равно надо! А истинной жизнью для соратников Толгая как раз и был грабеж. Вот почему слетали с петель двери, звенели разбитые стекла, метелью носился пух от вспоротых подушек и на улицу из домов летело все, начиная от пустых бутылок и кончая телевизорами.

Меру съедобности каждой незнакомой вещи проголодавшиеся степняки определяли по запаху, в крайнем случае — по вкусу. Вскоре появились и пострадавшие, неосмотрительно продегустировавшие горчицу, аджику, хрен и сапожную ваксу.

Попутно было захвачено и много добротной одежды: черные суконные кафтаны с блестящими пуговицами вдоль переднего разреза, такого же цвета малахаи с длинными ушами и всякое исподнее белье, до которого было немало охотников во владениях китайского императора. Даже лошадям нашлось редкое лакомство — отборная пшеница в мешках и ржаные булки, формой напоминавшие кирпичи. Но наибольший восторг вызвали белые, хрустящие на зубах кубики, куда более сладкие, чем мед диких пчел.

Перепробовав всего понемногу, перекусили поосновательней, изжарив на кострах пару коз и безхвостого пуделя, в суматохе принятого за овцу (ошибка простительная, поскольку в степи таких чудных собак отродясь не видели). Пищу запили хмельной бурдой, целая бочка которой была обнаружена в подвале одного брошенного дома. Насытившись и сразу повеселев, стали сетовать на то, что жители поселка успели сбежать и не с кем потешить истосковавшуюся без женщин плоть.

Желудки у степняков были как у гиен, бараньи мослы могли переварить, а тут вдруг подкачали, особенно у тех, кто злоупотребил комбикормом, маргарином, моченым горохом и томатной пастой. На целых полчаса железнодорожный переезд превратился в огромное отхожее место.

Временная потеря бдительности едва не обернулась для степняков крупными неприятностями, поскольку, фигурально говоря, как раз в это время из-за кулис (то есть из-за соснового перелеска) на сцену (то есть на несчастный полустанок, в панике оставленный населением) явилось новое действующее лицо, облаченное уже не голословной, а вполне реальной властью и вооруженное отнюдь не разноцветными сигнальными флажками.

К занятым своими утробными неурядицами сотоварищам Толгая катил на двухколесной, ни в какое тягло не запряженной тележке человек (а может, и демон), голову которого украшала красивая, частично красная, частично серая, шапка с круглым верхом.

Эта удивительная тележка, с колесами, поставленными не как у всех нормальных экипажей, рядом, а одно за другим, неслась со скоростью хорошей лошади и причем совершенно бесшумно. Зрелище было настолько пугающее, что у некоторых степняков, уже почуявших было облегчение, понос возобновился с новой силой.

Человек в красно-серой шапке (сверкавшей вдобавок еще и золотом) прислонил свою самобегающую тележку к первому подвернувшемуся столбу и проницательным взором окинул разоренный полустанок. Чуть дольше обычного его внимание задержалось на голой, зареванной и вывалявшейся в грязи бабе, принявшей на себя сегодня огромную, но, как выяснилось, вполне посильную нагрузку, на сорванных дверях буфета, на догорающих кострах и на пасущихся вокруг лохматых лошадках.

После этого он достал что-то из треугольной кожаной сумки, притороченной к поясу, пустил в небо грохочущую молнию и внятно произнес фразу, смысл которой, конечно же, никто из степняков не понял:

— Этот денек вы, морды цыганские, по гроб жизни помнить будете!

Из сказанного можно было сделать вывод, что участковый линейного отдела милиции ошибочно принял степняков за цыганский табор. Немало их кочевало по железной дороге, занимаясь мелким вымогательством, жульничеством и кражами. Учитывая сложившуюся чрезвычайную обстановку, в высших инстанциях было решено примерно проучить мародеров.

Сделав предупредительный выстрел, предназначенный исключительно для спокойствия прокурора, человек в красной шапке принялся хладнокровно расстреливать степняков, не готовых ни к бегству, ни к обороне. На их счастье и на собственную беду, участковый имел только две табельных обоймы, да и целился не особенно тщательно, поскольку акция эта носила не карательный, а скорее превентивный характер. Насмерть он уложил только трех или четырех степняков, обильно обагривших кровью свое собственное дерьмо. Примерно столько же подранил.

Степняки, конечно же, были поражены и напуганы этим происшествием (причем появлением самобегающей коляски ничуть не меньше, чем ручной молнией, насмерть поражающей людей), но не в их обычаях было впадать в панику или молить о пощаде. Еще не подтянув портки, они схватились за луки. Человек в красной шапке сразу стал похож на густо ощетинившегося иголками дикобраза (только почему-то он ощетинился не со спины, а с живота и груди).

Благодаря этой маленькой победе степняки сразу воспрянули духом. Демоны, способные на расстоянии поражать людей молниями, сами оказались уязвимыми для обыкновенных стрел. Это подтвердила и расправа над самобегающей тележкой. Покорно рухнув под ударами степняков, она даже не пыталась оказать сопротивление.

О возвращении никто уже и не заикался. Впереди лежала неведомая, возможно даже, заколдованная, но необычайно богатая страна, обещавшая несметную добычу, белолицых пленниц и ратную славу. А что еще нужно в этой жизни вольному степняку?