Государевы конюхи - читать онлайн книгу. Автор: Далия Трускиновская cтр.№ 17

— Сыт я вашим враньем по горло! И где же тот Илейка?!

— Да вот же, спит! — Гвоздь, вскочив, откинул край шубы, прикрывавший Илейкино лицо.

Человек в кафтанце подошел, и тут Данилка увидел красивого молодца, нестарых еще лет, двадцати пяти, не более, темноволосого, темноглазого, смугловатого, с приметным родимым пятном на левой щеке.

— И точно… — удивился молодец. — Я уж думал по кабакам гонцов рассылать. Ладно, на сей раз милую.

— Дозволь слово молвить, княжич-батюшка, — обратился Гвоздь. — Свел я знакомство с нужным человеком, зовут Ивашкой Анофриевым, а служит конюхом на Аргамачьих конюшнях. Вот он, Ивашка!

— На конюшнях, говоришь? — Тот, кого Гвоздь назвал княжичем-батюшкой, шагнул поближе и внимательно поглядел на Данилку. — Сколько ж тебе лет-то, государев конюх?

— Восемнадцать, — не зная, как обращаться с этим человеком, буркнул Данилка.

Коли княжич — нужно в ноги, поди, валиться, но и сам он с людьми — по-простому, вон в подклет заявился, и люди с ним — без лишней лести…

— И как ты с моими молодцами знакомство свел?

— Меня Илья Карпович у целовальника отнял…

— Ого?.. — Княжич-батюшка повернулся к Гвоздю. — Недосуг мне сейчас, а ты государева конюха угости, чем Бог послал, обласкай, понял? И в Кремль его потом пусть на санях отвезут, нечего нашему гостю ноги зря бить! И в гости жаловать проси, понял? Государевых служилых людей мы любим и привечаем.

С тем развернулся и ушел, позвякивая серебряными подковками на каблуках.

— Ты ему, благодетелю нашему, понравился, — сказал Гвоздь. — А коли ему кто понравится, тот человек живо в гору идет! Только ежели пьет в меру. Вон на Илейку взгляни! Другой бы такого верного слугу в тычки давно выставил, а наш — бережет его, потому что Илейка ему полюбился. Одно условие — пей, да только за ворота не выходи. А он, вишь, по кружалам! Насилу я его, дурака, сыскал. Я из-за этого Илейки все кабаки, все кружала на Москве знаю! Нет такого целовальника, чтобы мне в пояс не кланялся!

Тут Данилка вспомнил про свой розыск.

— А не поможешь ли мне, Иван Киндеевич, сыскать душегрею? — спросил он. — Синяя, с золотыми птицами! Мне без душегреи хоть на конюшню не кажись…

— Да купим мы твоей сестре другую душегрею! — Похоже, Гвоздя очень развлекало Данилкино упрямство. — Еще получше той! Синяя, говоришь? Ну так будет ей скарлатная! Вся свадьба на нее залюбуется! Хочешь — велю сейчас же на выбор принести?

— Нет, мне эта нужна! — И Данилка заново принялся перечислять все приметы. — По синему полю птицы вытканы, а сама душегрея из кусочков собрана, и золотой галун из кусочков, так сразу и не разглядеть.

— Ловко! — одобрил Гвоздь. — Рукодельная у тебя сестра!

— Это Устинья рукодельная, царствие ей небесное, — поправил Данилка. — Это Устинья душегрею шила, а потом та душегрея пропала, и я ее ищу.

— А что за Устинья такая и что с ней стряслось? — спросил Гвоздь. — Да ты садись за стол, я велю с поварни щей принести или ухи. Куричьей ухи хочешь? У нас с шафраном варят, густую!

— Хочу, — признался Данилка.

К нему столько лет никто, кроме ровесника Вани, не обращался по-человечески, даже дед Акишев и то шпынял почем зря, что в обществе ласкового Гвоздя он словно душой оттаял.

— Матюшка, добеги до поварни, пусть миску ухи нальют, что с обеда осталась, хлеба там, калача — скажи, Гвоздь велел! Ну так что там с той Устиньей стряслось-то, свет? Ты мне расскажешь, а тем временем и уха подоспеет.

— А то и стряслось, что удавили, — прошептал Данилка. — А потом возле Крестовоздвиженской обители бросили…

— У Крестовоздвиженской? Ишь ты! — подивился Гвоздь. — И давно ли ее так?

— Третьего дня… Третьего дня?.. — сам себя переспросил Данилка. Вчера утром ее там стрельцы подняли, стало быть, порешили третьего дня.

Гвоздь накрыл его руку своей, по-мужски коротко пожал.

— Ты, свет, не тоскуй! Мы вот выпьем сейчас под уху, помянем ту рукодельную Устинью добрым словом! А потом поедем искать душегрею. Ее одну ли тот питух к целовальнику сволок? Или еще что было?

— Было! — с такой жалостью в голосе, что самому неловко сделалось, воскликнул Данилка. — И шуба была, и чеботы зимние, и что там еще бабы носят! Я только душегреи приметы знаю! Она приметная — цвет синий, богатый, по синей земле вытканы золотые птицы!..

— Ну, где душегрея, там, поди, и остальное сыщется, — успокоил Гвоздь. — Мы этого дела так не оставим! И целовальнику тому, что душегрею в заклад взял, достанется! Век помнить будет, каково у государевых конюхов душегреи в заклад брать! Это мы можем! Да где же уха? Матюшка! Давно по шее не получал?!

Грянул Гвоздь таким страшным голосом, что Данилка от него даже отшатнулся. Тут же в подклете возник вихрастый Матюшка, обеими руками он держал за самые края большую миску, от которой шел пар, и видно было, что края уже жгут ему пальцы. За Матюшкой появилась баба с подносом, на котором были хлеб, ложки, мисочки поменьше, пара чарок и большая солонка.

— Разорался! — неодобрительно сказала она. — Как всем обедать, так тебя и нет! А как все отобедали — пришел орать! На!

— Доберусь я до тебя! — пригрозил Гвоздь. — Ешь, брат Ивашка! Стой!

Данилкина рука, потянувшись к ложке, замерла в воздухе. Матюшка с бабой-стряпухой ушли, и тогда Гвоздь объяснил задержку.

— Перед ушицей-то и выпить не грех! Давай-ка налью, у меня тут припасено…

Он встал, отдернул с высокого окошка занавеску и достал с подоконника припрятанную сулею.

— Что за черт — две же было! Ну, разберусь я с этими питухами… Нальем да и выпьем благословясь! Мужик умен — пить волен, мужик глуп — пропьет и тулуп! Так, что ли?

— Так! — подтвердил Данилка, не отводя глаз от ухи.

— А стряпает у нас Марковна знатно! Гляди, гляди, какая уха-то жирная! Прямо золотая!

Данилка и глядел, предвкушая радость чревоугодия.

Ему так редко доводилось есть вкусно, что ничего удивительного не было — миска с ухой ему белый свет застила.

— Вот и разлил. Теперь же — пей, не напивайся, люби, да не влюбляйся, играй, да не отыгрывайся!

Произнеся эти веселые слова, Гвоздь опрокинул чарку и насладился тем, как прошел от горла до живота знакомый приятный жар.

То же сделал и Данилка.

Вторая в его жизни чарка крепкой анисовой водки прокатилась вниз не в пример лучше первой.

— Давай, заедай ухой-то, хлебом закусывай! — велел Гвоздь. — А я все беды твои, брат Ивашка, руками разведу. Коли уж мы сошлись, да коли тебя Илейка выручил, стало быть — так на роду написано! А коли в сон потянет — вздремни, можно! Слышал — наш благодетель велел тебя до Кремля на санках довезти. Полюбился ты ему, брат Ивашка!