Кто же этот славный господин, к которому полиция обращается за подмогой? Ладно уж, не будем мучить загадками. В полицейской картотеке значится под именем Сенька Обух, или для краткости просто Обух. Господин почетный и влиятельный. Настолько, что все форточники, марвихеры, клюквенники
[6]
, нищие и прочие господа разбойных профессий, обитающие в Казанской части, признают его вождем. Таких, как господин Обух, в столице имелось ровно двенадцать – для каждой части города. Что удобно: господа полицеймейстеры управляют сверху, а господа старшины воровских артелей – снизу. Живут мирно: одни борются с преступностью, другие ее поддерживают. Иначе – никак. Случись вдруг катастрофа – в один день перестанут красть и грабить, – что тогда делать полиции? Как жить и получать чины? Вот именно. А так господин градоначальник издаст грозное указание о борьбе с преступностью. Господа полицеймейстеры доведут его до приставов. Те – своим подчиненным. И вот отправляются городовые Семеновы на поклон к старшинам и просят попридержать ребяток недельку-другую, пока не утихнет. И о чудо! Преступность стихает. Градоначальник доволен. Порядок наведен. Гармония торжествует. Можно грабить дальше.
Обуху досталась самая ответственная часть столицы: здесь и царский дворец, и посольства, и Министерство внутренних дел. Но воровать кто-то должен и в такой обстановке! Вот Сенька и трудился, не жалея сил. Что же касается его отношений с Семеновым, то в этот скользкий предмет соваться не следует. В самом деле, не главный же герой. Достаточно, что старший городовой уважал старшего вора, а тот платил взаимностью. То есть один брал без грабительства, а другой разбойничал по правилам. При таком положении борьба за порядок на улицах продлится вечно, а полковник Вендорф может предаваться бильярдной страсти. Счастье, что Ванзаров об этом пока не догадывался.
Ох, что-то не в ту степь свернули. Предупреждали же: нечего соваться в чрево Апраксина рынка: дурно пахнет и мрачные тайны. Аж жуть.
6
С улицы повеяло свежестью. Свежесть неслась за дамой в скромном, но чистом пальто, широкой черной юбке и шляпке, излишне сдвинутой на лоб. На локотке болталась видавшая виды сумочка. Кажется, визитерша чего-то опасалась. Спрятавшись за створкой двери, осмотрела улицу, обождала, словно проверяя, нет ли слежки, и, лишь уверившись окончательно, направилась к конторке портье. Но что-то опять ее остановило, словно прикидывала, не повернуть ли обратно. Одолев подъем лестницы, которую назвать парадной можно только из милости, вновь обернулась на дверь, кивнула половому, пробегавшему мимоходом. Какая все-таки нерешительная гостья. Все же не в публичный дом пришла, а в меблированные комнаты, хоть мерзейшие.
Наконец дама совсем успокоилась и даже переложила сумочку в другую руку, как вдруг за спиной кто-то шумно и нагло крякнул. Нервно вздрогнув, она поворотилась и невольно отпрянула, как от заразы.
– Какой приятный сюрприз! – Усы чиновника полиции встали победным торчком. – Не ожидал вас в этот час. Тем сладостнее миг нашей встречи. Вы мне не рады?
Дама совершила очевидную глупость: попыталась бежать, вернее, дернулась всем телом. Тут же стальным захватом был стиснут ее локоток. Пойманная пташка совсем уж неумно рванула разок-другой, но клещи держали прочно, не убежать. И она сдалась. Мышцы ослабли, тело словно обмякло, но во взгляде просматривалось нечто вроде ненависти. Или что там можно разглядеть при нездоровой фантазии.
Еще недавно пустой коридор вдруг наполнился постояльцами, жадными до зрелищ. Обитатели, сбившись в стаю, немедленно принялись обсуждать и придумывать, кого поймали. Говорили все сразу, никто не слушал. Прямо как мухи на варенье слетелись – жужжат и толкаются.
Не желая выступать перед публикой, Ванзаров спросил у портье комнату без посторонних и легкими толчками проводил даму, все же упиравшуюся, в контору заведения.
Помещение словно нарочно приготовили для допроса: узенькое окошко, не мытое со времен постройки дома, выходило на глухой двор и почти не пропускало света, зато и не выпускало наружу аромат плесени и спиртовых паров. Из мебели имелись стоячая конторка да парочка венских стульев, давно мечтавших о смерти на помойке.
Родион выпустил добычу. Потирая локоть, дама отшатнулась, но в узкой комнатенке деваться было некуда. Предложение сесть ванзаровская жертва гордо проигнорировала, нарочно прислонилась к линялым обоям, словно готовая к расстрелу. Но с этим чиновник полиции не спешил. Первым делом тихонько подкрался к двери и рывком открыл. Половой Алешка шарахнулся в сторону, проверил крепость стенного угла и, потирая разбитый лоб, удалился с глубоко несчастным видом. Больше любопытных не нашлось. На всякий случай Родион подпер спиной дверь, демонстративно сложил руки на груди, вызывающе осмотрел и, как мог хищно, улыбнулся:
– В таком костюме в первую секунду вас не узнал. Как меняет платье! Не говоря о шляпке. Что тут забыли, мадам?
Его наградили фунтом презрения, прямо-таки облили ушатом ненависти:
– Вам-то что за дело…
– Люблю загадки. Потому что умею их отгадывать.
– Ишь, молодчик, за руки хватать… Как закричу, полиция прибежит.
– Зачем же глотку драть! – Родион гостеприимно распахнул объятия. – Полиция уже здесь. К вашим услугам, мадам. Чего изволите?
Дама упрямо промолчала.
– Быть может, объясните, что вам понадобилось в меблированных комнатах? Или кто?
А теперь и вовсе отвернулась к окну, бросила через плечо:
– Спасалась.
– Да что вы? – Родион изобразил наивное удивление. – Что стряслось?
– Мужик какой-то увязался на улице. Шел по пятам. Думаю, от греха подальше пережду. Вот и весь сказ. По какому праву держите?
– Наверняка душегубец. Готов изобразить портрет: росту в три аршина, борода до пупа и за пазухой топор прячет. Так ведь? Полиции он хорошо известен. Имена его тоже знакомы: вранье и запирательство.
– Выпустите! – в самом деле закричала дама. – Беззаконие! Произвол!
– Желаете продолжить в участке? – страдая глухотой, спросил Родион.
Осеклась. Чиновника полиции ждала свежая порция злобы:
– Да что же творите? Зачем невинную душу мучаете?
– Могу логически объяснить. Если вопить не будете.
Дама не ответила, что и было сочтено знаком согласия.
– Расскажу вам маленькую историю, госпожа… – Ванзаров натурально запнулся. – Позвольте, как вас по отчеству?
Оказалось, Николаевна.
– Так вот, Аглая Николаевна, история такая. Давным-давно, больше сорока лет назад, некая барышня, назовем ее Аглая, поступила на службу к другой барышне, допустим Филомене, горничной. И так привязалась к ней, что стала незаменимым человеком. Вскоре барышня Филомена родила сына. Барышня Аглая стала ему нянькой и полюбила всем сердцем. Да так крепко, что посвятила ему всю жизнь без остатка. Мальчик рос, мужал, превратился в мужчину, захотел жениться. Но тут барышня Аглая поняла, что никому не сможет отдать своего любимчика. Так крепка была ее любовь. Пользуясь в доме особым влиянием и умея повернуть на свое, Аглая ловко препятствовала всем попыткам мальчика жениться. Чему он особо не противился. Но как-то раз обнаружил, что года идут, скоро пятьдесят, а семьи нет. И тут мальчик решил жениться любой ценой. Барышня Аглая, уже не барышня давно, попробовала так и эдак и к ужасу обнаружила, что ее любовь, пардон, любимчик и впрямь женится. Не на одной, так на другой. Что оставалось делать? Напугать его до смерти. Тем более что любовь к театральным эффектам – в крови. Переодеваться любите и все такое. И вот мадам Аглая отправляется, ну, скажем, в морг, покупает глаз, подбрасывает его в варенье, а когда несчастная кухарка находит – поднимает крик о семейном проклятии. Расчет на то, что обожаемый Нилушка уже получил парочку страшных писем и наверняка испугается. Но Нил, как назло, бежит в полицию. В доме появляется проницательный чиновник сыска, который сразу догадывается, в чем дело. Его надо отвадить, то есть напугать доступными средствами. И тогда отправляется письмо с угрозами и прочими проклятиями. Но это чуть позже. А пока хитроумному плану с отсрочкой женитьбы мешает полоумная нищенка. Быть может, видела, как Аглая подбрасывает глаз. Ее надо удалить. Но как? Нельзя же выгнать из дома блаженную, которую сама приютила. Остается только одно… И вот тут, Аглая Николаевна, вы перешли черту, дозволенную даже для самой горячей любви. Вот и весь рок. Ну как, умею загадки отгадывать?