Внезапно Родион Георгиевич выхватил из брючного кармана браунинг, лихо отщелкнул обойму, проверил, заткнул оружие за пояс, как заядлый революционный боевик или тать с большой дороги, и скомандовал:
— Ротмистр, за мной.
— Куда еще? — поразился Лебедев. — Сирот пугать на ночь глядя?
— Восстановим попранную честь сократовой логики.
— Это пистолетом-то?!
— Когда главное оружие чиновника сыскной полиции дает сбой… — Ванзаров выразительно постучал себя по лбу, — на выручку приходит иное.
Августа 9 дня, ближе к полуночи, прохладно, ветер
Ресторан «Дононъ», Набережная реки Мойки, 24
Иному чиновнику не позволено являться в министерском сюртуке в место публичных развлечений. На это имеются строгие распорядки: для частного визита, не означенного официальным приемом, извольте надеть фрак. Никаких отговорок. А старомодный силуэт костюма в роскошном заведении — вовсе моветон. Однако метрдотель был кое-чем обязан господину Ванзарову и потому взялся лично проводить господ.
Идя по роскошному залу одного из лучших ресторанов империи, Родион Георгиевич старался не замечать косых взглядов и наглых смешек. Главное, чтоб Джуранский не потерял душевного спокойствия по причине неподобающей одежды.
Мэтр приблизился к столику рядом с портьерой, разделявшей другой зал, и с поклоном испросил разрешения побеспокоить. Господин в отменном фраке быстро обернулся.
— Что вы тут делаете? — резко спросил он.
— Позвольте составить компанию, — скорее приказал Ванзаров.
Господин во фраке указал на стул, рядом с которым свисала портьера:
— Как нашли?
— У вас разговорчивый денфик, господин полковник.
— А это кто?
Родион Георгиевич представил своего помощника и освободил мэтра от повинности раскрывать меню.
— Советую быть осторожным. — Хозяин стола особо громко обозначил неприязнь. — Я вас слушаю.
— Нет, Иван Алексеевич, теперь слуфаю я, — мягко поправил Ванзаров.
— Извольте. — Ягужинский налил себе рюмку водки. — Отстранен от должности. Не допущен во дворец. В отставку не подам из принципа. Посему ожидаю перевода в глухомань. Благодарить могу вас. Заодно примите поздравления. Клубок распутали. Убийца найден. Империя спасена. Стали фаворитом Фредерикса. Карьера идет резко ввысь. Мы в вас не ошиблись. Достаточно?
И полковник залил горе чистейшей «Смирновской». Ванзаров понимающе выждал и сказал:
— Благодарностей вафих не принимаю никак. К тому же убийца не найден. Знаете не хуже меня.
Ягужинский усмехнулся:
— Неужто самого Старика провели?
— Опять не про меня честь… Автор опасных посланий и мифического обфества действительно найден. Но он мелкая пефка, марионетка. Настояфий талант, им руководивфий, до сих пор в тени. Имею полное право заявить: убийца не разоблачен. Но уже известен. Я даже знаю, где он сейчас находится.
— Да? — Полковник во фраке снова наполнил рюмку. — И где же?
— Передо мной.
Рука с хрусталем замерла, не достигнув вожделенной цели, Ягужинский уставился на коллежского советника:
— С ума сошли? Успех в голову ударил?
— Никак нет, господин начальник дворцовой стражи. — Родион Георгиевич жестом предложил отпустить «беленькую» с миром. — Готов доказать в считанные минуты.
Иван Алексеевич глотнул обжигающий напиток как воду, не закусывая, возбудив тень удивления ротмистра, и громким голосом сказал:
— Попробуйте. Только поторопитесь.
— В понедельник утром кто-то наведался в особняк князя, чтобы подобрать все бумаги. Обыск провели тфательно. Но вот незадача — на полу, оставили дневник Одоленского. И не просто какие-то записки для дуфи, а календарь визитов. Записей за год всего две, да и те с детским фифром. Одна про день «X», а вторая — анаграмма стряпчего. Стоило дернуть за эту ниточку, как выискался некто Выгодский, составивфий новое завефание князя и случайно взорвавфийся от сигары.
— И что?
— Так ведь обыск вы делали. Дом опечатан, на улице — вафи филеры. А печать с двери не сорвана. Вернее, новая. Значит, подбросили улику намеренно. Простейфая логика. Далее — Менфиков. Вы, конечно, гневались, когда увидали тело помофника, сверкали праведным гневом. Но что в итоге? А то, что всех слуг выгнали из особняка. Зачем такая строгость? А чтоб доступ был свободный к мотору Одоленского. Сарай, где чудо техники хранится, на улицу выходит. Открывай да забирай. Никто не помефает. Одежку водителя при обыске позаимствовали. Для чего мотор? А чтоб в маскарадном костюме переехать несчастного Берса.
Ягужинский поправил бабочку и громко сказал:
— Вам пора уходить.
За портьерой произошло легкое движение, словно кто-то аккуратно встал. Но внезапно грянувший оркестр заглушил шорох.
— Остались суфие мелочи. — Ванзаров покосился на ротмистра: помощник изготовился к прыжку тигра. — Первая: смерть князя произвела на вас куда меньфее впечатление, чем могла. Почему? Логика такова: знали про нее значительно раньфе меня. Вторая: «живая картина». Как увидели фото, так по-настояфему испугались, даже скрыть не могли. Почему? А потому что появилась она без вафего ведома. Но с ней другая незадача выфла. Сначала отказались рассказывать, что за юнофа предстал в неглиже, а вчера эдак спокойно узнали, что он в морге. Теперь третья. Увольте, но не могу поверить, что начальник дворцовой стражи не сравнил простые факты: дежурства Менфикова и появление писем. Все-таки помофник, доверенное лицо. Исходя из посылок, получаем настояфего убийцу. Остался последний вопрос: зачем весь этот камуфлет?
Господин полковник преспокойно открыл коробку дорогих сигарок, не торопясь надкусил, прикурил от редкостной игрушки — бензиновой зажигалки и выпустил облако дыма:
— Это все? — осведомился он.
Родион Георгиевич выждал, пока сигарка прогорит опасный срок, и с исключительным доброжелательством спросил:
— Значит, не желаете откровенно?
— Зачем?
— Чтобы предотвратить больфие жертвы.
— Что-то знаете достоверно?
— Только то, что завтра объединится старая и новая кровь, взойдет заря новой России, очевидно, кровавая. Слышал про это уж раза три, приходится верить.
— Одни домыслы. Фактов нет.
Ротмистр ожидал, что сейчас будет выложен главный козырь. Но по какой-то неведомой причине, начальник его и не думал раскрывать карты, а лишь с интересом наблюдал за полковником и вежливо предложил:
— Если изволите поехать с нами, предъявлю неоспоримую улику.
— И не подумаю.
— В таком случае…