Слепой. Исполнение приговора - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Воронин cтр.№ 67

Подозрения в адрес Андрея Тульчина выглядели довольно нелепо. Бойню в Припятском заповеднике организовали, чтобы замести следы, когда поняли, что люди Тульчина подобрались слишком близко к организаторам трафика. А зачем, скажите на милость, Тульчину было сначала организовывать этот трафик, потом его выявлять, подбираться вплотную к самому себе, а потом заметать свои же следы, сея смерть направо и налево, как всадник Апокалипсиса?

Впрочем, трафик, скорее всего, выявили случайно, и сделали это не Тульчин и его подчиненные, а какой-нибудь белорусский или украинский таможенник, а то, чего доброго, и обыкновенный гаишник. Участившимися случаями контрабанды оружия и наркотиков с транзитом через радиационный заповедник заинтересовались спецслужбы, кто-то заподозрил существование хорошо отлаженного коридора двухсторонних транзитных поставок, и колесо закрутилось, набирая обороты. Расследование поручили Тульчину – возможно, случайно, просто как грамотному, честному и добросовестному работнику и хорошему руководителю, а может быть, по его же собственной просьбе. И успехов в расследовании, которые послужили причиной появления на свет Слепого номер два, оперативники Тульчина добились, вполне возможно, не благодаря, а вопреки «помощи» своего шефа, даже не догадываясь, что на совещаниях подробно докладывают о своих действиях и планах главному подозреваемому.

Громоздко, но вполне возможно. Может, все именно так, а может, и как-то иначе; кто именно, Тульчин или кто-то другой, стоял за всей этой кровавой кутерьмой, сейчас, пока Федор Филиппович сидел взаперти и оставался под подозрением, просто не имело значения. Он, генерал ФСБ, очутился в дурацком положении жертвенного агнца, которому незачем знать имя того, кто явится к алтарю с большим ножом, чтобы с молитвой отнять у него жизнь. Главная забота этого барашка – как-нибудь незаметно ослабить путы, освободиться и дать тягу. А со своей засухой, наводнением, неурожаем или чем там еще вызвана необходимость с соблюдением надлежащего ритуала перерезать кое-кому глотку, разбирайтесь сами – в конце концов, режьте друг друга или сами себя, если считаете, что без этого так уж впрямь и не обойтись.

Теперь Федор Филиппович уже немножко жалел, что не сбежал из-под ареста сразу, когда была возможность. А впрочем, какой толк был бы от него на воле? Функционировать в привычном качестве наделенного широчайшими полномочиями генерала ФСБ он сейчас не мог. А в роли супермена, играющего в прятки и с чужими, и со своими, был бы просто-напросто смешон – в свои-то годы, со своим больным сердцем и опытом оперативной работы, который остался в далеком прошлом! Глебу пришлось бы его прятать, заботиться о нем и оберегать; иначе говоря, сбежав из-под стражи, Федор Филиппович превратился бы для Слепого в обузу – тяжкую, а возможно, и непосильную.

Поэтому оставалось только ждать и надеяться, что Глеб самостоятельно, без чуткого руководства куратора, справится с задачей. Тем более что задачу эту перед ним никто не ставил – она встала сама, а справляться с такими задачами приходится просто затем, чтобы они не справились с вами. Что же до руководства, то в нем Слепой нуждался, как русская борзая в дополнительной конечности.

И Федор Филиппович ждал, расхаживая по квартире в просторной рубахе навыпуск, которая недурно скрывала торчащий сзади за поясом брюк пистолет. Поначалу из-за этого наряда он чувствовал себя довольно глупо: такой стиль в одежде был ему несвойствен, да и подол рубашки, которая до этого была, как полагается, заправлена в брюки, оказался основательно измятым. Но здесь его не видел никто, кроме оператора камер наблюдения, и эта проблема как-то незаметно отошла на задний план и забылась – быстро, в течение, самое большее, десяти минут, поскольку была далеко не самой серьезной и сложной из проблем, что одолевали генерала Потапчука.

Солнце постепенно клонилось к западному горизонту, дневное пекло пошло на убыль, но с наступлением вечера намного прохладнее не стало: раскалившиеся за день камни, асфальт, бетон и штукатурка щедро отдавали накопленное тепло, и дышать по-прежнему было нечем. Кондиционер в конспиративной берлоге отсутствовал, имевшийся вентилятор помогал слабо. Федор Филиппович распахнул все, сколько их было в наличии, форточки, но сквозняк, на который он рассчитывал, так и не образовался: воздух снаружи был горяч и неподвижен, как залитое в форму, медленно и неохотно остывающее стекло. Генерал часто бегал в ванную, чтобы ополоснуть лицо и руки, четырежды за день принял прохладный душ (каждый раз опасаясь, что его застрелят прямо тут, в ванной, голенького, и стыдясь своей посмертной, выставленной на всеобщее обозрение наготы), но ничего не помогало: тело моментально покрывалось липким потом, стоило только одеться. А ходить голым хотя бы по пояс Федор Филиппович не мог – не потому, что стеснялся сидящего у мониторов оператора, а потому, что должен был где-то прятать пистолет. Изнывая от жары и тревоги и периодически хватаясь за нагрудный кармашек, чтобы проверить, на месте ли валидол, генерал саркастически кривил рот: да, ничего не скажешь, хорош из него сейчас помощничек для Глеба!

Чтобы не уснуть, он пил крепко заваренный и охлажденный в холодильнике чай, добавляя в него лед. Ближе к вечеру лед кончился, а наморозить новую порцию тарахтящий, как колхозная молотилка, старенький «Саратов» в такую жару просто не успел. Федор Филиппович засунул в морозильное отделение стеклянный кувшин с горячим, только что заваренным чаем, на что ископаемый холодильник отреагировал усилившимся гулом и тарахтением компрессора, закрыл дверцу и отправился в гостиную. Здесь генерал включил древний, как все в этой квартире, находящийся при последнем издыхании цветной телевизор, заглушил звук и, усевшись в кресло, стал в полной тишине наслаждаться зрелищем, которое являли собой ведущие очередного выпуска новостей. Зрелище было, без преувеличения, сюрреалистическое: из всего спектра в барахлящем ящике сохранились только красный, желтый и фиолетовый цвета, располагавшиеся по картинке в произвольном порядке. Пока картинка оставалась статичной, это выглядело довольно забавно, а когда на экране начинало что-то происходить, разобрать что бы то ни было в хаосе беспорядочно перемещающихся, мерцающих цветных пятен становилось попросту невозможно. Отсутствие звука довершало абсурдную картину; возможно, такое странное времяпрепровождение могло показаться оператору подозрительным, но Федору Филипповичу было наплевать: пусть думают, что хотят. Чем, скажите на милость, должен заниматься запертый в четырех стенах пленник – обои клеить? Да, сидит и смотрит испорченный телевизор; да, без звука, и кому какое дело? Может, ему так лучше думается, а может, звук в старом сундуке пропал сам по себе, в результате очередной поломки…

На самом деле Федор Филиппович не развлекался и ничего такого не обдумывал, а просто терпеливо ждал. Вся имевшаяся у него пища для размышлений была давным-давно тщательно пережевана, проглочена и переварена; продолжать думать вхолостую означало бы наживать себе мозговой гастрит, а в перспективе и язву – точно так, как это бывает, когда долго остающийся пустым желудок начинает переваривать сам себя. Что же до звука, то его генерал отключил, чтобы не проворонить появление убийцы, вероятность которого расценивал как близящуюся к ста процентам.

До наступления темноты этого не произошло – как, впрочем, и следовало ожидать. Кое-как дотянув до начала двенадцатого, Федор Филиппович выключил опостылевший телевизор и нарочито неторопливо совершил вечерние гигиенические процедуры. Прохлада с темнотой так и не пришла, но от очередного холодного душа генерал, хоть и с трудом, все-таки воздержался: сейчас, ночью, опасность быть застигнутым без штанов и спрятанного в них пистолета возросла настолько, что пренебречь ею он уже не рискнул.