Дело сделано…
«Жигули» они оставили там, где указал Черный Человек. Анджей хотел прихватить с собой понравившиеся ему инструменты, но Стах прикрикнул на него, и обиженный здоровила потом тихо бубнил под нос всю дорогу до своего дома, жалуясь неизвестно кому и неизвестно на что.
На следующий день Коповский не отходил от телевизора, стараясь не пропустить местные новости. Но к его удивлению о событиях в историко-архитектурном комплексе не было сказано ни единого слова. И лишь через два дня он к своему удивлению узнал, что монастырь находится на территории другого района, принадлежащего соседней области. Поэтому кража из музея соседей не вызвала интереса у местных телевизионщиков – может, потому, что эта тема всем приелась.
Отмороженные напрочь воры тащили все подряд: и священные иконы, и церковную утварь, и картины из музеев, и старинные книги из библиотек, а особо шустрые умудрились средь бела дня спереть в областном центре даже литую чугунную ограду, раритет ХIХ века.
Состоятельный коллекционер при большом желании мог заказать себе все, что угодно, вплоть до эксклюзивных подштанников господина губернатора (который на людях прикидывался казанской сиротой, а сам, как оказалось, имел виллу в Испании и счет со многими нулями в швейцарском банке), до наградного пистолета начальника областной милиции, орденоносца и вообще уважаемого человека, семья которого владела ликероводочным заводом и сетью бензозаправок.
Стах понемногу начал успокаиваться. Действительно, с какой стати ему праздновать труса, если даже средствам массовой информации наплевать на ночное происшествие в комплексе? Подумаешь, украдена какая-то старая растрепанная книжица да несколько монет… Это все мелочи. У милиции, полагал Стах, есть дела и поважней. И тут на тебе…
Коповский попытался успокоиться и сосредоточиться. Это не очень получалось, но все-таки через какое-то время он взял себя в руки.
– Мы его не убивали, – уже гораздо спокойней повторил Стах и небрежным движением вернул снимки Черному Человеку.
– Доказать это в суде будет очень трудно, чтобы не сказать – невозможно.
Иностранец сказал это, почти не шевеля губами.
«Сука! – мысленно взъярился Стах. – Умеешь читать мысли? Так читай, пидор ушастый! Мне твоя «липа» до лампочки. Посадят – буду сидеть. Но и ты не выйдешь сухим из воды…»
Но вслух он сказал несколько иное:
– А мне похеру. Чему быть, того не миновать.
– Оказывается, вы фаталист…
«Лишь бы не педераст…» – злобно окрысился в мыслях Коповский.
– Отлично, – между тем продолжал иностранец. – Фаталисты – сильные люди. Мне они всегда нравились. Значит, вы судебного разбирательства не боитесь. А как насчет ваших приятелей?
Вопрос был, что называется, не в бровь, а в глаз.
– Это шантаж, – процедил сквозь зубы Стах.
– Да, – легко согласился Черный Человек. – Но только шантаж навыворот. Не вы будете платить, а я. Притом, хорошие деньги. Согласитесь, что выполнить задание вам не удалось. Правда, вашей вины в этом нет. Но мне нужна эта книга. Нужна! А вы обещали ее добыть. За свои слова нужно отвечать. Я готов заплатить за нее любую цену. Даже если это будут ваши головы. Решайте, время пошло.
"Ну, достал, ну, достал… – вяло и даже безразлично подумал Коповский, подавленный безупречной логикой и завуалированными намеками иностранца; он уже понял, куда клонит Черный Человек. – До суда мне не дожить, это точно. Придется согласиться. А куда денешься? Да и бабки лишние не помешают…"
Последний аргумент оказался самым веским. Тяжело вздохнув, Стах обречено ответил:
– Лично я готов работать.
– За других тоже не сомневайтесь, – ободряюще кивнул Черный Человек. – Возможно, придется, если понадобится, показать вашим приятелям эти фотографии. Естественно, в том случае, когда не удастся убедить их словесно. Но это будет не сегодня и даже не завтра. А пока…
Он порвал фотографии, положил кусочки в пепельницу и… щелкнул пальцами. Над пепельницей на мгновение возникло свечение, затем появилось голубоватое пламя, и спустя считанные секунды от картонных кусочков осталась лишь небольшая горка пепла. Самое интересное – Стаху показалось, что огонь был бездымным. Если у Черного Человека было намерение в очередной раз поразить воображение Коповского, то он достиг своей цели. У молодого человека даже челюсть отвисла от изумления и мистического страха. «Ни хрена себе…» – подумал Стах, инстинктивно откидываясь на спинку стула – чтобы держаться подальше от иностранца.
А тот, как ни в чем не бывало, спросил:
– Что будем заказывать?
– Сп… Спасибо, я не голоден, – ответил, запинаясь, Стах и поднялся из-за стола. – Так я пойду? Дела…
– Да-да, конечно. Идите. Дела нельзя откладывать в долгий ящик. Связь будем держать, как и прежде.
Не забывайте подзаряжать аккумулятор переговорного устройства.
– Не забуду…
Коповский выскочил из «Сим-Сима», как ошпаренный. Он напоминал побитую собаку. Куда и девались его шляхетный гонор и спесь «делового», которым он себя считал.
От Черного Человека веяло первобытным злом, это Стах уже знал точно. Теперь он был уверен, что его жизнь зависит от иностранца на все сто процентов. А значит…
То и значит, что я сел на крюк, тоскливо думал Стах, сидя в автобусе, который резво бежал среди полей и лесов. Притом очень глубоко сел, не спрыгнешь. Осталось или удавиться, или плюнуть на все и работать на Черного Человека честно и добросовестно. Гляди, все обойдется…
Дома делать было нечего. Мать снова завела свою шарманку, поучая уму-разуму, а в буфете стояли только бутылки с подсолнечным маслом и уксусом. Со зла грохнув дверью так, что посыпалась штукатурка, Коповский направил свои стопы к Жулинскому. Несмотря на то, что к вечеру – а уже начало темнеть – различные ларьки должны быть, по идее, закрыты, пивная старого проходимца работала без перерывов, выходных и двадцать четыре часа в сутки; это если какой-нибудь компании хотелось продлить удовольствие до бесконечности.
Сегодня вечером на смену заступила Бася, дочь Жулинского от второго брака. Она была ровесницей Стаха, даже поначалу училась вместе с ним в одном классе, но затем вышла замуж, когда ей не было и шестнадцати, и оставила школу. Ее брак продолжался ровно полтора года. Закончился он тем, что Бася разбила бутылку домашней наливки о голову своего суженого и сбежала в родные пенаты. Свой поступок она объяснила просто и доходчиво: «Это чмо гумозное ни денег не может заработать, чтобы семью прокормить, ни трахнуть меня, как следует».
С той поры Бася стала верной помощницей отца в его нелегком из-за различных проверяющих и контролирующих организаций бизнесе. Что касается других качеств дочери Жулинского, то они вкладывались, как патроны в обойму, в ее прозвище – Оторва.
– Сташек! – радостно воскликнула Бася. – Как я рада!